Самое ужасное путешествие
Шрифт:
Залив Мак-Мёрдо.
Продолжая всматриваться в ту же сторону, вы где-то посередине между собой и горизонтом заметите чёрную линию низкой земли с одной возвышенностью на ней. Это мыс Ройдс, где стоит старая хижина Шеклтона, возвышенность же — Хай-Пик. Мыс — первая увиденная вами в восточной части залива Мак-Мёрдо и самая западная точка острова Росса.
Низкий берег вдруг теряется за высокой стеной, и, переведя взгляд направо, вы видите, что стена эта — двухсотфутовый вертикальный утёс из чистого зелёно-синего льда, что утёс этот обрывается в море и образует вместе с мысом, на котором вы стоите, бухту, которая лежит прямо перед нашим домом — мы её назвали Северной. Мы не уставали любоваться этим огромным ледяным утёсом с его трещинами,
Если вы ещё не замёрзли окончательно (вообще-то на мысе Эванс не рекомендуется стоять неподвижно), давайте обогнём наш дом и поднимемся на холм Уинд-Вейн. В нём всего-то около 65 футов, но он тем не менее доминирует над местностью и настолько крут, что даже в тихую погоду взобраться на него нелегко. Будьте осторожны, не наступите на электрические провода, соединяющие чашки анемометра на холме с самописцем в доме. Чашки под напором ветра вращаются, а их движение фиксируется с помощью электрического тока. Когда чашка накрутит четыре мили, в дом поступает сигнал, и перо на хронографе делает отметку. На вершине установлена также метеорологическая будка, которую мы осматриваем ежедневно в любую погоду, в восемь часов утра.
Добравшись до вершины, вы окажетесь лицом к югу, то есть будете смотреть уже в диаметрально противоположном направлении. Прежде всего вам бросится в глаза, что море, к этому времени замёрзшее в бухтах, но ещё открытое в заливе, плещется чуть ли не прямо у вас под ногами. Далее вы с удивлением установите, что хотя в пределах видимости примерно на 20 миль — вода, на горизонте по всем направлениям виднеются земля или лёд. Для корабля это тупик, который ещё семьдесят лет назад обнаружил Джемс Росс. Отметив в уме эти два факта, вы всё своё внимание сосредоточите на удивительном зрелище, открывающемся слева. Здесь возвышаются южные склоны Эребуса, но как они не похожи на северные, которыми вы только что любовались! Там они ниспадают широкими складками к величественному утёсу, обрывающемуся в море. Здесь же любые эпитеты и прилагательные для обозначения необъятных размеров и хаоса бессильны передать производимое впечатление. Представьте себе поток длиной в десять миль, шириной в двадцать; вообразите, что он несётся по скалистым горам и гигантские его волны набегают одна на другую; вообразите, что в мгновение ока он останавливается и замерзает в белую твердь. Бесчисленные пурги заваливают его снегом, но не могут скрыть полностью. И он продолжает двигаться. Стоя среди морозной тишины, вы можете услышать, как время от времени её взрывает резкий звук выстрела — это лёд сжимается в тисках холода или ломается под действием собственного веса. Природа рвёт лёд, как человек рвёт лист бумаги.
Здесь морской берег не так высок, но больше изрезан трещинами и пещерами, обильнее покрыт снегом. Миль на пять дальше однообразие белой береговой линии нарушают чёрные скальные выступы и мыс рядом с ними. Это Теркс-Хед, а за ним уже виднеются белоснежные очертания Ледникового языка, на много миль выдающегося в море. Мы его уже пересекали — и знаем, что за ним лежит небольшая бухточка, покрытая льдом, но с мыса Эванс виден лишь конец полуострова Хат и отроги скал, по которым можно догадаться, где находятся скалы Хаттона. Барьера не видно, его закрывает полуостров, над которым постоянно носятся барьерные ветры. Вот и сейчас над утёсами курятся белые клубы позёмки. Ещё дальше направо земля хорошо просматривается; скала Касл стоит, словно часовой, на подступах к горе Аррайвал и старым кратерам, с которыми мы так близко познакомились за время пребывания на мысе Хат. Хижина «Дисковери», всё равно не различимая с расстояния 15 миль, прячется за крутым скалистым выступом, которым точно к югу от вас замыкается полуостров.
Остаётся описать ещё участок, который простирается с юга на запад. Вы уже видели линию Западных гор, отражённую светом полуденного солнца и уходящую на север. Теперь перед вами та же линия, устремлённая на юг, а между горами и вами расстилается на много миль море или Барьер. Далеко на юге, почти сливаясь вдали с мысом Хат, в 90 милях от нас находится мыс Блафф, за которым мы заложили склад Одной тонны, направо же от него можно
Мы ещё ничего не сказали о четырёх островах, лежащих в радиусе приблизительно трёх миль от того места, где вы стоите. Самый большой, расположенный всего в одной миле от оконечности мыса Эванс, — остров Инаксессибл, названный так за негостеприимные лавовые крутые берега, затрудняющие доступ к нему даже при наличии морского льда{91}; мы, правда, всё-таки нашли путь к его вершине, но это не очень интересное место. Остров Тэнт находится дальше на юго-запад. Остальные два, скорее островки, чем острова, поднимаются прямо перед нами в Южной бухте. Они получили название Грейт-Рейзербэк и Литл-Рейзербэк, так как представляют собой каменистые хребты с острым перевалом в центре. На втором из этих клочков суши несколько недель назад нашла пристанище на ночь партия Скотта, застигнутая метелью на пути к мысу Эванс.
Острова эти вулканического происхождения, а потому чёрные, но, с моей точки зрения, многое говорит за то, что создавший их поток лавы вытек из глубин залива Мак-Мёрдо, а не из кратера Эребуса, как было бы естественно предположить. В нашей истории они имеют то немаловажное значение, что защищают морской лёд от южного ветра и не раз служили ориентирами для наших людей, заблудившихся в непогоду во мраке. Такими же полезными приметами местности окапались несколько красивых айсбергов необычной формы, занесённых из моря Росса и севших на мель между островом Инаксессибл и мысом Эванс, а также в Южной бухте. Мы два года наблюдали, как море, солнце и ветер подтачивают эти колоссальные башни и бастионы из льда, но, когда мы покидали мыс Эванс, они всё ещё стояли на своих местах, вернее не они, а уцелевшие от них жалкие остатки.
В открывающейся с мыса панораме проглядывают чёрные породы, а на самом мысу, где мы стоим, чёрное кое-где преобладает над белым. Это часто удивляет тех, кто полагает, что Антарктида целиком покрыта снегом и льдом. А дело в том, что свирепствующие здесь ветры, обычно очень сильные, не только сдувают снег с наветренных сторон скал и утёсов, но и вызывают выветривание самих горных пород. Поскольку подобные ветры дуют с юга, то все смотрящие в ту сторону выступы обнажены, тогда как северные подветренные склоны покрыты мраморными, исключительно плотными надувами снега, размеры которых зависят от размеров скалы.
Конечно, преобладающая часть этого края покрыта столь плотным слоем снега и льда, что никакой ветер ему не страшен: он может разве что спрессовать снег ещё больше или обнажить находящийся под ними лёд. В то же время было бы ошибкой представлять себе Антарктику эдаким белым царством. И не только потому, что в горах, на вершинах и островах много выходов чёрных пород; снег редко выглядит чисто белым, и если к нему присмотреться повнимательнее, то замечаешь, что он имеет разные оттенки. Преобладает мареново-розовый и кобальтово-синий, а также вся гамма оттенков розовато-лилового и сиреневого. По-настоящему «белый» день — такая большая редкость, что мне запомнился случай, когда я вышел то ли из дому, то ли из палатки и поразился чисто-белому снегу.
А когда к изысканным тонам неба и нежным цветам снега подчас добавляются более глубокие краски открытого моря, в. котором отражаются сапфирно-голубыми и изумрудно-зелёными бликами припай и ледяные утёсы, тогда начинаешь понимать, каким красивым может быть этот мир и каким чистым.
Возможно, я не владею достаточно выразительными средствами, чтобы показать читателю, чем может одарить эта страна тех, кто добивается её расположения, но поверьте мне, главное — это её красота. Далее следует, наверное, поставить величественность её пейзажей — гигантские горы, бескрайние просторы должны внушать благоговение самому равнодушному, а человека даже с бедным воображением могут привести в ужас. И ещё она щедра на сон — подарок более прозаический, но такой желанный. Я думаю, не только мне, но и другим довелось испытать на себе его действие: чем тяжелее условия, тем крепче спишь, тем более чудесные умиротворяющие сновидения тебя посещают. Некоторым из нас приходилось спать под открытым небом, без спасительной палатки, когда бушует ураган, воет адская метель, тьма кругом кромешная, уже нет никакой надежды увидеть когда-нибудь своих друзей, припасы кончились, есть нечего, и только изо дня в день, из ночи в ночь в спальные мешки набивается и набивается снег, который можно пить вместо воды. А мы большую часть этих ночей и дней крепко спим, даже впадаем в некое приятное оцепенение. Хочется, например, чем-нибудь полакомиться, лучше всего консервированными персиками в сиропе. Пожалуйста!