Самосожжение

Антропов Юрий

Алина, не глядя на экран, выключила телевизор.

Жизнь Адама и Евы как бы слилась в одной яркой точке, и точка эта, напоследок еще раз вспыхнув, угасла, распалась на атомы и молекулы.

И снова музыка Баха возникла.

– Георгий вас ждет...
– Алина кивнула на телефон.

– Ах, да!
– Гей трубку к уху прижал.
– Георгий... Этот пример с Адамом и Евой, возможно, еще не раскрывает...

Но Георгий перебил его.

Голос Георгия снова взвился обличительными нотками:

"С каких

это пор, во-первых, все эти Адамы и Евы, все эти, пардон, Алины и Геи, все эти маски, фантомы, придумки западных, пусть и прогрессивных, писателей, Макса Фриша там и прочих, стали предметом внимания, объектом пристального исследования наших социологов?!"

– А во-вторых?
– спросил Гей задумчиво.

"А во-вторых, диалектика предполагает, что по мере эволюции современных особей homo sapiens, тем более в новых социальных условиях, происходит всемерное развитие личности, ее духовное обогащение, индивидуализация почти абсолютная, а стало быть, прекращение так называемой внутривидовой борьбы. Ну, да тебе все это выскажут рецензенты..."

– А уже высказали! Например, Чингиз, доктор филологических наук, профессор Академии общественных наук. Он ознакомился с рефератом брошюры "Homo prekatastrofilis" и дал такое заключение: "Автор исследует нравственную сферу, которая прямо и непосредственно связана с ощущением ядерной катастрофы, нависшей над человечеством и отдельной личностью и в значительной степени приведшей к размыванию ценностей, к разгулу аморализма, бездуховности, вещизма, всякого рода мещанства и так далее".

"Но ведь он, скорее всего, имеет в виду личность не нашу, а западную..."

– Социолог Адам - конечно!

"А Гей?" - хитро спросил Георгий.

– Отвечу тебе словами Антуана де Сент-Экзюпери: ВСЕ МЫ - ЭКИПАЖ ОДНОГО КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ.

"Ответь конкретно!" - Георгий терпение терял.

– Отвечу словами профессора Чингиза: "Семьи зеркальны, имена и судьбы тоже, и из этой мозаики складывается атмосфера неуверенности в завтрашнем, неустроенности, страха, бездуховности и так далее, то есть "плодов" возможной ядерной катастрофы, и именно она, если не бить тревогу, может привести мир к краху..."

– Стоп! стоп!..

Но это сказал уже не Георгий.

В телефонной трубке теперь четко прорезался голос Мээна!

– Не надо преждевременно сеять панику, - сказал этот как бы председательский голос.
– Мы знаем, что силы мира и прогресса не допустят...

– Матвей Николаевич!
– Гей обрадовался Мээну как родному.
– Как это вы подключились к нам?!

– Как обычно...
– Он смутился, кажется.
– То есть, я имею в виду, при междугородных переговорах частенько так бывает. Недостаток техники. Перегруженность линий...

– И вы все слышали? Ну, когда я Георгию звонил...

– Вообще-то все...
– Мээн смутился еще больше.
– Никак не удавалось мне

проклюнуться. А ты заладил, понимаешь, одно и то же: маски, бездуховность, катастрофа! Экая новость! Я их вон когда усек, этих самых фантомов... кх, извиняюсь, вас то есть.

– Нас?
– переспросил Гей.

– Да я это своим соседям говорю. Мы в одной машине за вами шпарим. Точнее, в нескольких машинах. Вся компания. Так сказать, агитбригада!

– Напрасно людей сорвали, - сухо сказал Гей.

– Это почему же напрасно?
– Мээн спросил теперь весело.

– На Рысы я не возьму вас!
– Гей твердо это сказал.

– Вас - меня или вас - всех?
– Мээн шутливо напирал, но Алина уже смотрела на Гея с удивлением, она как бы говорила ему, что сейчас не вправе он отступать.

– Включите видеокинез, - Алина ткнула пальцем в красную клавишу.

На экране телевизора, вмонтированного в панель, замерцала пульсирующая звезда. Алина еще одну клавишу утопила, уже на телефонном аппарате, и тотчас возникло изображение Мээна.

– Ой!..
– вырвалось у Гея.
– Матвей Николаевич!..

– А?
– с недоумением переспросил тот, видно еще не догадываясь, что его изображение появилось на экране.
– Чего ты ойкаешь?

– Да я даже струхнул малость!
– сконфуженно засмеялся Гей, с ироническим интересом глядя, как Мээн, развалясь на переднем сиденье машины, держит возле уха трубку и перекатывает с одного угла губ на другой сигарету, которую, конечно, позаимствовал у своих соседей, смущенных таким невиданным простодушием русского.

– А чего струхнул-то? Когда я голос вдруг подал, что ли?
– Мээн тоже хохотнул.

– Это - само собой. Но вот когда ваше изображение на экране появилось...

– Не понял - где появилось?

– На экране телевизора.

Алина тихонько посмеивалась.

Мээн выпрямился на сиденье, подобрался, лицо его стало напряженно растерянным, сигарета прилипла к губе, он забыл про нее, а на заднем сиденье, не в фокусе, чуть размыто, видны были спутники Мээна, Адам и Ева, может, Гей и Алина, их лица выражали смущение воспитанных людей, при которых совершался нечаянный розыгрыш человека, не посвященного в элементарные возможности современной техники.

Слева от Мээна возникла женская рука. Браслет и перстень, и движение этой руки автоматически, своим невидимым полем, активизировало левую часть экрана, он стал как бы еще более выпуклым, захватывая теперь и водителя. Гей даже подумал, что это была Алина. Уже и неважно какая. Было видно, как она красную кнопку нажала на табло перед Мээном, и он тотчас вскрикнул:

– Ой!..

И Гей спросил насмешливо:

– Чего ты ойкаешь?

В такой зеркальной ситуации он даже манеру общения своего земляка принял. И все отметили это. Смех был, как говорят и пишут, дружным.