Самый страшный зверь
Шрифт:
Дирт недолго обманывал сам себя. Кроме дмартов, в селении жил лэрд Далсер. Кто он и откуда взялся, никто не знал, но по обмолвкам было понятно, что человек он непростой. Беглый аристократ, маг – тайн хватало.
Одна из этих тайн или несколько – вот причина того, что Хеннигвиля больше нет.
Спайдеры пришли за лэрдом. Дирт видел, как его тело вынесли из дома, и, хотя чувства требовали поверить в хорошее, не сомневался, что он мертв. Враги получили, что хотели, но не уходят, а возятся с заготовкой провианта.
Смысл?
На этот вопрос
Спайдеры хотят запастись едой для долгого похода, потому и занялись копчением. Они решили уйти пешком, как недавно планировал сам Дирт? А что им еще остается, ведь их корабль разбит камнепадом. Воины – не охотники, им будет нелегко себя обеспечивать в пути. Припасов в селении не осталось, даже семенное зерно сейчас зеленеет в полях молодыми всходами. Остается лишь мясо павшего скота.
Обрадованный тем, что сумел раскрыть замыслы врагов, Дирт прекратил за ними наблюдать и осторожно отошел в глубь леса. Слишком настороженно держатся спайдеры, с его слабыми стрелами не стоит и думать поражать их с такой дистанции.
Ничего, как пойдут вдоль побережья, у него будет масса возможностей для засады. Пусть местность за болотами ему незнакома, никто не помешает забегать вперед и выбирать подходящие места. Спайдеры страшны, но двигаться с его скоростью они не смогут, возраст у многих серьезный, ходят степенно, да и доспехи с тяжелым оружием не добавляют прыткости.
Пришлось делать солидный крюк по лесу, обходя стороной поля и огороды. Расслышав подозрительно многоголосое карканье, вышел на опушку и убедился, что черные птицы нашли без толку погибшую Русалочку и устроили пир. Корова, смерть которой должна была подарить селению несколько дней передышки от беспросветного голода, стала добычей ворон.
При виде такой картины пережитое с утра так навалилось на Дирта, что аппетит улетучился, не оставив даже намека. И это несмотря на голодуху последних дней. Ему даже в голову не пришло забрать немного мяса с вороньего пиршества.
Хуже того, хотя солнце еще не коснулось горизонта, голова налилась тяжестью, глаза начали слипаться. Такое впечатление, что три дня без сна провел, гоняясь за подраненным сохатым по большому снегу.
План перейти Смородиновый ручей и выйти к северо-западной околице селения, чтобы на пути отходящих спайдеров присмотреть местечко для засады, был забыт. Остатками сознания Дирт понимал, что ведет себя странно, но теми же остатками подозревал – это результат сегодняшних событий.
Слишком много на него навалилось нового, никогда не изведанного и страшного. Одно дело, слушать о таком от лэрда Далсера, и совсем другое – самому участвовать.
Дирт завалился в кустах на берегу ручья. Еще вчера он здесь искал ревень и рябчиков. Жизнь его была проста, и напрягала лишь ситуация с Керитой.
Кериты больше нет, но все стало куда сложнее…
Мексарош всегда спал без подушки и матраса в одной и той же позе: на спине, выпрямившись
Подняв веки, маг с минуту таращился в невидимый потолок, тьма в избе стояла кромешная, крошечные окошки-бойницы, затянутые клееным рыбным пузырем, и в солнечный день пропускали мало света, а уж в лунную ночь по прозрачности почти не отличались от бревен, в которых их прорезали.
Шло время, Мексарош напрягался, балансируя на грани, которая знакома лишь магам, столкнувшимся с потерей таланта, получилось или нет? А затем болезненно-тонкие губы растянули и без того уродливо широкий рот в гримасе, отдаленно похожей на улыбку.
Он понял, что его искра не погасла. Он отдохнул, и она воспрянула, разрослась до огонька, который скоро, очень скоро, станет былым костром.
Дело даже не в том, что его талант возвратился и стал управляемым, это было неизбежно. Просто все стало не таким, как раньше, глубоко внутри, в области, потаенная суть которой неведома даже великим мудрецам, что-то изменилось.
Талант не остался былым, он теперь ярче. Заметно ярче. Такое случается с теми, кто напрягся до той грани, за которой во весь рост поднимается призрак тлена, бесцельного существования и пустых сожалений о былом. Ведь что еще остается магам, превратившимся в рядовое быдло?
Тот, кто удержался, не перегорел, сохраняет силу или даже приумножает ее. Для тех, кто давно достиг своего потолка, – это единственно доступный способ подняться. Способ, надо признать, рискованный, но некоторые согласны и не на такой риск.
Мексарош поднялся над собой прежним. Ненамного, но это радовало безмерно, ведь, если говорить откровенно, маг он посредственный и ценится лишь из-за редких талантов, почти бесполезных для боевых занятий. У Конклава полным-полно тех, кто может в одиночку убить не один десяток врагов, сжигая их, разрывая на части или попросту останавливая их сердца. Но подобное под силу отряду обычных «пауков», так что все эти уничтожители годны лишь для запугивания быдла, наперебой сочиняющего небылицы на тему их непостижимо великой силы.
Сила Мексароша в другом.
Поднявшись, он щелкнул пальцем, отчего над головой замерцал тусклый огонек. Его хватало на освещение круга радиусом в три шага, большего сейчас не требовалось.
Порывшись в одной из поясных сумок, маг достал покрытую узорами палочку с птичьим черепом на конце. Он не знал, что за пернатая пала жертвой мастера, изготовившего основу для амулета, но догадывался, что видеть ее ему не доводилось. Кривой и очень тонкий клюв, слишком длинный для такой мелкой головы, уж такую он бы точно не забыл.