Сандро, не плачь!
Шрифт:
— Ага. Внезапно накрыла, — ровным голосом повторил он. Она психанула:
— Чёрт, я так не могу!!! Не могу по телефону… У меня полное ощущение, что я разговариваю с чужаком. С незнакомцем, а не с тем Сандро, которого я знала…
"Ты не знаешь меня, теперешнего, — подумал Белецкий. — Совсем не знаешь, Кети".
— Это нормально, — сказал он вслух. — Мы оба изменились, слишком много времени прошло.
— Прости, я, наверное, действительно свалилась тебе, как снег на голову… — пробормотала Кетеван. Ему показалось, что она с трудом сдерживает слёзы.
— Подожди, — перебил он
— Я знаю, — она шмыгнула носом, — у тебя спектакль…
— Можем увидеться до моей утренней репетиции, выпить кофе где-нибудь недалеко от театра… Скажем, часов в девять. Тебе удобно?
— Удобно! — она ухватилась за это предложение, как утопающий за соломинку. — Сандро, мне всё удобно! Только скажи, куда нужно подъехать…
Условившись о месте встречи, Белецкий отключил телефон и некоторое время сидел, уставившись в одну точку невидящим взглядом. Казалось, что не произошло ничего страшного: мир не перевернулся, всё осталось на своих местах, просто бывшая однокурсница и по совместительству первая любовь позвонила ему с просьбой о встрече… Это ведь ни к чему его не обязывает. Не обязывает, верно?.. Но смутное ощущение неправильности происходящего уже зародилось в нём и теперь разливалось по венам тревожно-ядовитым предчувствием.
1994 год, Москва
Их холодная война продолжалась до самого конца зимы.
В январе ещё куда ни шло — сначала сдавали сессию, затем начались каникулы… А вот февраль принёс с собой возобновление занятий, и волей-неволей Белецкому и Кетеван пришлось сталкиваться в коридорах и аудиториях Щуки.
Всё это время они не разговаривали. Ни разу не перекинулись ни словечком, даже в компании однокурсников избегали смотреть друг на друга, пусть даже мимолётно. Это подчёркнутое игнорирование выглядело столь демонстративным, что не осталось незамеченным ни для кого, включая преподавательский состав.
— Белецкий! Нижарадзе! — сердился Мастер. — Может, оставите свои личные разборки за стенами училища? Здесь надо работать, друзья мои. Работать до кровавого пота, а не устраивать показательные истерики…
Слышать это было унизительно и неприятно, но Белецкий ничего не мог с собой поделать. Он не хотел даже глядеть в сторону Кетеван. Чтобы… чтобы не сорваться.
Он отчаянно тосковал по ней. По их общению, прогулкам, беседам на уютной кухне в компании милой тётушки, по совместным визитам в общагу, по их спорам и даже ссорам… Вот только так всерьёз они ещё никогда не ругались.
Иногда ему казалось, что он ненавидит её. Ненавидит за эту необъяснимую власть над ним, за дерзкую красоту и вызывающее поведение, за все те душевные (да и физические тоже!) муки, которые ему пришлось вынести по её милости. Но… стоило вновь услышать неподалёку её заливистый смех, неподражаемый хрипловатый тембр голоса, уловить аромат её волос, подсмотреть украдкой за трепетанием
Да любит ли?.. Ему было трудно судить, тем более, верный товарищ Жорка убеждал его, что это не любовь, а простое увлечение, которое скоро пройдёт. Но, в таком случае, Белецкий вовсе не желал влюбляться, никогда в жизни! Хватит с него и этого простого увлечения…
Он продолжал встречаться с Лидочкой, которая по-прежнему от него ничего не требовала, не выясняла отношений, неизменно пребывала в хорошем настроении и отлично удовлетворяла его в постели. Но чем заполнить образовавшуюся пустоту в сердце — эту огромную рваную дыру… он не знал.
Как-то в воскресенье после ночи, проведённой у Лидочки, он поехал проводить её до работы, всё равно домой возвращаться не хотелось, а занятий в Щуке сегодня не было. Вообще-то, с некоторых пор Белецкий подсознательно избегал околачиваться вблизи Большого театра и — тем более — заходить внутрь, опасаясь нечаянной, упаси Боже, встречи с тётей Нателлой. Ему было неловко и почему-то стыдно перед ней. Но в этот раз он понадеялся, что ничего страшного не произойдёт. Не может же тётушка постоянно торчать в дверях театра, ей работать нужно.
Поцеловав Лидочку на прощание у служебного подъезда, он развернулся и зашагал было прочь, в сторону Красной площади — захотелось немного прогуляться. И вдруг знакомый негромкий голос, окликнувший его по имени, заставил сердце застучать, как у вора, пойманного с поличным.
— Сандро!..
Разумеется, по закону подлости, это была не тётя, а сама Кетеван. И принесла же её нелёгкая сюда именно в этот день и этот час!
Он стиснул зубы и обернулся. Кетеван стояла в нескольких шагах от него и растерянно теребила в руках ремешок своей сумочки. Похоже, она и сама была не рада тому, что поддалась порыву и позвала Белецкого. Однако сейчас он не мог сделать вид, что её не существует, как в училище. Пришлось поздороваться.
— Привет…
Она робко приблизилась, неуверенно заглядывая ему в лицо снизу вверх.
— Ты… что здесь делаешь?
— Да так, — он неопределённо пожал плечами, — знакомую провожал.
Судя по смущённо отведённому взгляду Кетеван, она успела увидеть и “знакомую”, и их прощальный поцелуй, однако благоразумно воздержалась от комментариев.
— А ты к тёте пришла? — нужно же было хоть что-то спросить у неё ради приличия, хотя ответ был очевиден. Кетеван кивнула.
— Она утром забыла дома свои очки. Позвонила мне уже с работы, попросила привезти, плохо видит без них…
— Ну… — он тоже отвёл глаза. — Тогда иди. Нехорошо заставлять её ждать.
— Да, конечно, — она как-то подавленно кивнула и сделала растерянный шаг в сторону подъезда, а затем вдруг снова оглянулась на него — с отчаянием и тоской.
— А ты… уйдёшь сейчас, да? Ты куда-то торопишься?
Нужно было сказать: да, тороплюсь, у меня куча важных дел утром выходного дня, не смей меня задерживать. Это было бы правильно… Но вместо этого он нерешительно выдохнул:
— Вообще-то, нет… просто собирался погулять.