Сандро, не плачь!

Монакова Юлия

— Может, подождёшь меня пять минут и мы… — она сглотнула, — погуляем вместе?

Он молчал, не зная, что на это ответить. Какая-то часть его натуры кричала: да, да, я буду ждать тебя, сколько потребуется! А какая-то уговаривала вежливо отказаться и откланяться. Впрочем, можно даже не очень вежливо: например, съязвить — в чём дело, неужели ей некого больше попросить поработать "мужским голосом" в роли Фархада?.. Да иди ты к чёрту со своим Асланом и со своей неземной любовью, думал он, катись из моей жизни… Только, пожалуйста, не отворачивайся от меня, не отводи взгляда, позволь мне ещё хотя

бы минутку постоять рядом с тобой!..

Прочитав все эти сомнения и колебания на его лице, Кетеван сникла.

— Ладно… — отозвалась она тусклым голосом. — Я всё поняла. Не смею больше задерживать.

И вот тут Белецкий не выдержал. Сделал шаг и резко притянул её к себе.

— Я скучаю по тебе, Кети, — прошептал он, зарываясь лицом в её волосы и окончательно признавая тем самым собственное поражение. Она в ответ прижалась к нему — с благодарностью и признательностью, по-детски крепко обхватила руками — “не отдам никому!” — и заплакала. Горько-сладко, освобождённо, взахлёб.

— Я тоже скучаю… Идиот ненормальный, псих, дурак несчастный!!! — она замолотила кулачками по его груди. — Ненавижу… сволочь, гад, я чуть с ума без тебя не сошла!

— Кто ещё из нас ребёнок, а? — поддразнил он, чувствуя ком в горле. Все эти ругательства казались ему сладкой музыкой. — Разнюнилась, как маленькая…

— Тётя постоянно о тебе спрашивает, — хлюпнула носом Кетеван. — Я ей всё время вру, что ты занят… или что болеешь… По-моему, она догадывается, что у нас что-то произошло, но я… не могу ей ничего рассказать, просто не могу! Может, зайдёшь сейчас со мной… только поздороваться? Чтобы она успокоилась.

— А ничего и не произошло, — он мягкими, бережными движениями вытирал слёзы с её лица. — Мы с тобой друзья и навсегда останемся добрыми друзьями. Ведь так?

— Самыми лучшими? — уточнила она, всхлипнув напоследок.

— Самыми лучшими, самыми близкими друзьями, — подтвердил он. — И я обещаю тебе, что отныне никогда не стану посягать на что-то большее. Не буду давить на тебя и требовать невозможного…

— Спасибо, — она уткнулась ему в грудь, но он ещё не закончил:

— Никогда… если только ты меня сама об этом не попросишь.

Тётя Нателла и в самом деле страшно обрадовалась появлению Белецкого вместе с племянницей. Она от всей души расцеловала парня в щёки, впрочем, сама тут же смутилась своего порыва и извинилась.

— Я думала, вы поссорились с Кети, просто эта безмозглая девчонка не хочет мне рассказывать… — призналась она, по-матерински обнимая его за плечи. — Тебя ужасно не хватало, Сандро, ну разве можно пропадать так надолго! — и тут же крикнула куда-то в сторону:

— Нино, поставь чайку, дорогая! Ко мне дети пришли.

Белецкий и сам чувствовал, что дико соскучился по этой невероятной, удивительной, прекрасной женщине. По её теплу, неизменному задору и чувству юмора, по её захватывающим театральным байкам, которые он так любил…

Костюмерно-пошивочный цех располагался под самой крышей Большого театра, “под конями”, как шутила тётя Нателла. Из окон открывался потрясающий вид на столицу — пожалуй, один из лучших московских видов, искренне считал Белецкий. Сидя за швейными машинками, мастера могли

безостановочно любоваться, как взмывает вверх колесница с четвёркой лошадей, ведомая прекрасным обнажённым Аполлоном.

В театре работало три тысячи человек, из них триста, включая тётю Нателлу, относились к художественно-костюмерной части. Это была пёстрая, разношёрстная толпа, которая целыми днями напролёт чертила или рисовала, кроила, строчила, вырезала, клеила, красила и вышивала — и всё ради того, чтобы вечером зрители увидели очередной яркий и красочный спектакль. В команде трудились мужские и женские костюмеры, художники-модельеры, специалисты по росписи тканей, обувщики и мастера головных уборов…

Тётя Нателла искренне любила свою работу, горела и жила ею.

— Театр становится домом — и это не ради красного словца, так и есть на самом деле, — воодушевлённо рассказывала она Белецкому, пока они пили чай с вафлями в “кухонном” уголке. — Тут и время течёт по-другому, его просто не замечаешь… Опомнишься, спохватишься — а уже вечер. Помню, при приёме на работу начальник цеха сказал мне: “Даже если вы умираете, спектакль должен состояться”. Я накрепко усвоила этот урок…

— Год назад у Антониды из “Жизни за царя” сломалась молния на русском платье, — вспомнила Кетеван, посмеиваясь. — Дело было под выходной, мастерские закрылись, так что ты думаешь?.. Тётя притащила наряд домой! До четырёх утра самолично выпарывала старую молнию и вшивала новую…

Работа здесь и впрямь кипела без остановки. Женщины утюжили и отпаривали костюмы, а затем развешивали их на плечики. У каждой солистки был свой персональный костюмер, который был в полном ответе за выход артистки на сцену.

— Мы не только костюмеры, но ещё и психологи, — тихонько поделилась тётя Нателла. — Доподлинно знаем все привычки наших “звёзд”: кто-то облачается в костюм сразу, как приходит в театр, и так репетирует, а кто-то предпочитает переодеваться за пятнадцать минут до выхода на сцену… Кто-то неизменно вежлив и общителен, а кто-то даже на приветствие не всегда отвечает. Мы не обижаемся, стараемся оградить их от ненужных переживаний и создать хорошее настроение. Они должны выходить на сцену в добром расположении духа. Не забываем хвалить, хвалить и ещё раз хвалить… Пока идёт представление, внимательно слушаем трансляцию — вдруг певица веер забыла или ещё что, а им возвращаться нельзя, примета такая… Вот и несёмся со всех ног за кулисы — на помощь! А иногда весь спектакль торчим за кулисами — бывает, что солисты переодеваются за вечер по нескольку раз… Так мы этот процесс переодевания заранее с секундомером репетируем, честное слово.

— Деи,* ты совсем заболтала несчастного Сандро, — вмешалась Кетеван, которой уже наскучил тётин рассказ — всё это она слышала миллион раз. — Может, отпустишь его на свободу? Мы хотели немного погулять…

— Да, конечно, — виновато спохватилась тётя Нателла. — Я и в самом деле страшная болтушка, а мне ведь ещё и работать надо…

Когда Белецкий с Кетеван, подталкивая друг друга локтями и хихикая, весело переговариваясь о чём-то своём и заговорщически улыбаясь, покинули костюмерный цех, приятельница Нина, проводив их понимающим взглядом, обернулась к тёте Нателле.