Сансет Парк
Шрифт:
ВСЕ
МАЙЛС ХЕЛЛЕР
Это было самое лучшее, что могло с ним случиться; это было самое худшее, что могло с ним случиться. Одиннадцать дней с Пилар в Нью Йорке, а после — агония проводов на автобус и ее отъезда назад во Флориду.
В одном он абсолютно уверен. Он любит ее больше, чем кого-либо на этой планете, и он будет любить ее до тех пор, пока не перестанет дышать.
Радость — вновь видеть ее, радость — вновь обнимать ее, радость — вновь слышать ее смех, радость — вновь слышать ее голос, радость — вновь видеть, как она ест, радость — вновь разглядывать ее руки, радость — вновь разглядывать ее обнаженное тело, радость — вновь прикасаться к ее обнаженному телу, радость — вновь целовать ее обнаженное тело, радость — вновь видеть ее нахмуренное лицо, радость — вновь видеть, как она причесывает свои волосы, радость — вновь видеть, как она раскрашивает свои ногти, радость — вновь стоять с ней в душе, радость — вновь беседовать с ней о книгах, радость — вновь видеть, как ее глаза наполняются слезами, радость — вновь видеть, как она идет, радость — вновь слышать ее проклятия Анджеле, радость — вновь читать ей вслух, радость — вновь слышать, как она рыгает, радость — вновь видеть, как она чистит зубы, радость — вновь раздевать ее, радость — вновь прикасаться своим ртом к ее рту, радость — вновь разглядывать ее шею, радость — вновь идти вместе с ней по улице, радость — вновь обнимать ее за
Это был ее первое посещение Нью Йорка, единственное путешествие за пределы штата Флорида, ее девичий вояж в страну зимы. Майами — самый большой город, знакомый ей, но Майами — не больше Нью Йорка; и он надеется на то, что ее не напугают грохот и величина города, что ее не утомят шум и мусор, набитые людьми вагоны метро, плохая погода. Ему кажется, что он должен осторожно привести ее в город, словно войти в холодное озеро с неопытным пловцом, дать ей время на привыкание к холодной воде, позволить ей сказать, когда она будет готова войти по пояс, по горло, и если и когда она захочет нырнуть с головой. А сейчас, когда ее нет, он никак не может понять, почему он представлял себе ее робкой, почему и каким образом он недооценивал ее решимость. Пилар бросилась в озеро, распахнув руки, рьяно размахивая ими, как только холодная вода коснулась ее кожи, и через секунды после ее захода, погрузилась с головой и заскользила, как испытанный ветеран. Малышка не теряла своего времени. Во время ее длинного похода по атлантическому побережью, она переварила содержимое трех путеводителей и историю Нью Йорка; и, когда автобус подъехал к терминалу, она уже составила себе лист мест, какие она бы хотела увидеть, и чем ей хотелось бы заняться. При этом не забыла об его совете — подготовиться к холодной погоде и, возможно, штормам. Она прикупила себе пару ботинок для снега, несколько теплых свитеров, шарф, шерстяные перчатки и шикарную зеленую куртку на пуху с отороченным мехом капюшоном. Она была Нануком-С-Севера, сказал он, его неустрашимая эскимосская девочка с одной лишь целью — отбиться от всех нападок непогоды, и да, она выглядит очень очаровательно в этой одежде, и вновь, и вновь он сказал ей, что ее кубино-американско-эскимосский вид будет модным еще долгое время.
Они побывали наверху Эмпайр Стэйт Билдинга, они прошлись по гранитным залам публичной библиотеки на Пятой Авеню и Сорок Второй Стрит, они посетили Граунд Зеро башен-близнецов, они провели целый день между музеем Метрополитен, коллекцией Фрик и музеем МоМа, он купил ей платье и обувь в магазине Мэйси’з, они прогулялись по Бруклинскому мосту, они ели устриц в Ойстер Бар на Центральном вокзале, они наблюдали за фигуристами у Рокфеллеровского центра, и затем, на седьмой день ее пребывания, они проехались на метро до 116-ой Стрит и Бродвея и прошлись по кампусу университета Барнард, по кампусу Колумбийского университета, расположенного через дорогу, мимо семинарий и музыкальных академий на Морнингсайд Хайтс; и он сказал ей, Видишь, все это доступно тебе, ты так же достойна быть здесь, как и все люди, обучающиеся тут, и когда они пришлют тебе письмо о согласии принять тебя этой весной — в чем я не сомневаюсь, больше восьмидесяти процентов, что они захотят принять тебя — подумай крепко и хорошо прежде, чем ты решишь оставаться во Флориде, ладно? Он не говорил ей, что делать, он лишь попросил ее внимательно взвесить все обстоятельства — последствия принятия или непринятия того, что скорее всего будет предложено ей — и Пилар была очень молчалива, не став делиться своими мыслями с ним, а он решил не давить на нее с получением ответом, потому что было видно по взгляду в ее глазах — она уже размышляет над этим, стараясь представить себя в будущем, увидеть, будет ли обучение в Нью Йорке важным или неважным для нее; и, проходя мимо опустевших на лето кампусов и разглядывая фасады зданий, он чувствовал, как меняется и она прямо здесь, становится взрослее прямо здесь; и он внезапно понял, какой она будет через десять лет, через двадцать лет — Пилар в полном расцвете ее женского естества, взрослая Пилар с тенью задумчивой девушки рядом с ним, молодая женщина рядом с ним сейчас.
Он бы желал, чтобы они были одни все одиннадцать дней, живя и спя в комнате или квартире, где больше не было никого, но единственная возможность для них сейчас — дом в Сансет Парк. Гостиница была бы очень кстати, но у него нет денег на номер, а, кроме того, возраст Пилар мог бы вызвать ненужные вопросы; и, даже если бы он все устроил, все равно оставался риск и в Нью Йорке, как и во Флориде, а он совсем не хотел рисковать. За, приблизительно, неделю до Рождества, он и Эллен обсудили возможность того, чтобы взять на время ключи от какой-нибудь опустевшей квартиры из списка ее фирмы, но потихоньку они отговорили друг друга от абсурдной идеи. Не только из-за того, что Эллен попала бы в неприятное положение — незамедлительное увольнение и еще что-нибудь могло бы упасть на ее голову — но когда они представили себе, как можно было бы жить без никакой мебели, без жалюзи или штор, без электричества, без кровати на ночь, они оба поняли: было бы гораздо лучше оставаться в ветхом строении напротив кладбища Гринвуд.
Пилар знает, что они живут здесь незаконно, и ей это не нравится. Не только потому, что они нарушают закон, говорит она, но и потому, что ее пугает возможность, что может с ним случиться что-то плохое, что-то непоправимое; и какая ирония, говорит она (у них состоялся подобный разговор по телефону лишь однажды), он уехал из Флориды, чтобы не попасть в тюрьму, и может попасть в другую тюрьму здесь. Но он не попадет в тюрьму из-за незаконного вселения, говорит он ей, худшее, что может случиться — выселение; и она не должна забывать о том, что его проживание здесь — временное, и, как только он вернется назад во Флориду двадцать второго мая, его путешествие в незаконность закончится. В этот момент разговора Пилар неизбежно начинает говорить об Анджеле, ругая ее жадную, нехорошую сестру за все причиненное ему, за несправедливость всего, за неправильность всего, и она сейчас живет в постоянном страхе, что с ним может случиться что-то, и Анджела виновата во всем этом.
Мысль о доме напугала ее, поэтому она решила оставаться в нем как можно меньше времени. По совсем другим поводам он тоже решил делать то же самое, так они и провели лучшее время ее пребывания здесь: за пределами дома, большинство времени — в Манхэттене, большинство времени — за едой в ресторанчиках, в дешевых ресторанчиках, чтобы не тратить много денег, в кафе-дайнерах, пиццериях и китайских забегаловках; а девяносто процентов времени в доме они провели в его комнате — спали или любились друг с другом. При этом, конечно, были неизбежные встречи с другими жителями дома, завтраки по утрам, случайные встречи у туалетной двери; ночью, когда они вернулись домой около десяти часов, Алис спросила их, если бы им было интересно посмотреть с ней кинофильм, который она описала, как только и думаю о нем сейчас, фильм под названием Лучшие
Она справляется с ее изменившимися обстоятельствами жизни во Флориде, но это впервые, когда ей приходится жить одной; и были трудные дни, тяжелые дни, когда она боролась с непреодолимым желанием выплеснуть все и плакать часами. У нее все еще хорошие отношения с Тересой и Марией, но трещина в отношениях с Анджелой — навеки, и она избегает приходить к ним в дом, пока старшая сестра находится в доме. У Марии все тот же друг Эдди Мартинез, а муж Тересы, Карлос, заканчивает срок экспедиции и должен вернуться из Ирака в марте. Ей скучно в школе, она с ненавистью идет туда каждым утром, и много сил уходит на то, чтобы заставить себя не пропускать классы, не пропускать дни, и она идет, потому что не хочет огорчать его. Ей кажется, что остальные школьники — идиоты, особенно парни; и у нее есть только две-три подруги, две-три девушки с уроков английского языка для передовых учеников, с которыми можно еще о чем-то поговорить. Она очень осторожна с деньгами, тратит только сколько надо, и одна непредвиденная трата случилась прямо перед поездкой в Нью Йорк, когда она должна была заменить карбюратор и свечи зажигания в Тойоте. Она так и не научилась готовить, но готовит чуть лучше, чем ранее, и у нее не изменился вес, что означает — она в превосходной форме, несмотря на различные неприятности. Много фруктов и овощей, рис и бобы, иногда куриные котлеты или хэмбургер (оба легко готовятся) и полный завтрак каждым утром — арбуз или дыня, йогурт и ягоды, сериал. Это было странное время, сказала она ему в последнее ньюйоркское утро, самое странное время ее жизни, и хорошо бы, чтобы следующие дни прошли как можно быстрее, чтобы они не тянулись еле-еле, и стрелки часов не тащились бы, как усталый толстяк, поднимающийся на сотый этаж; а теперь, с ее отъездом назад, становится еще хуже, потому что было ожидание Нью Йорка, когда он уехал — три недели эта мысль помогала ей — а теперь перед ними три месяца, она с трудом может думать об этом; три месяца перед тем, как она вновь увидит его, и все будет словно под тяжелым грузом, словно каникулы в аду, и все — из-за дурацкой цифры в ее свидетельстве о рождении, произвольной цифры, бессмысленной цифры, ничего не значащей никому.
Все это время пребывания ее здесь он боролся с желанием рассказать ей всю правду о себе, открыться и поведать всю историю обо всем — о родителях и Бобби, об его детстве в Нью Йорке, о трех годах обучения в университете Браун, о семи с половиной лет бегства, о всем. Утром, когда прогуливались по Гринвич Вилладжу, они прошли мимо больницы Сэйнт Винсет’с, где он родился, прошли мимо 41-ой школы, где он учился мальчиком, прошли мимо дома на Даунинг Стрит, месте, где жили сейчас его отец и приемная мать, и потом они поели в У Джо Джуниора, ресторанчика их семьи за первые двадцать лет его жизни, целое утро и часть дня в самом сердце его родных мест — и в то время он был наиболее близок к рассказу о себе, но как бы отчаянно ни хотелось ему открыться ей, он не сделал этого и ничего ей не рассказал. Не из-за страха. Он мог бы рассказать, но не стал, потому что не хотел нарушать их прекрасное времяпровождение вместе. Пилар было трудно во Флориде, путешествие в Нью Йорк оживило ее и вернуло ей саму себя, полную надежд и духа, и просто не было правильного момента для его признаний во вранье, для ее попадания в унылые хроники семейства Хеллеров. Он сделает это, когда нужно, и это время наступит лишь после того, как он поговорит с отцом и матерью, лишь после того, как он попросит у них разрешения вернуться в их жизни. Он готов ко встрече с ними, готов встретиться лицом к лицу с тем, что причинил им, и Пилар — причина его мужества, потому что у него должно быть достаточно мужества, чтобы быть достойным Пилар.
Она уехала во Флориду третьего января, два дня тому назад. Тоскливые прощальные слова, агония от вида ее лица в окне автобуса, и затем автобус съехал вниз к выходу и исчез из виду. Он вернулся в Сансет Парк на метро, и в тот момент, как он вошел в свою комнату, он сел на кровать, вынул мобильный телефон и позвонил своей матери. У него не было возможности поговорить с отцом до понедельника, но ему нужно было что-то сделать прямо сейчас; увидев, как автобус съехал вниз к выходу, ему нужно было что-то сделать, а отца не было, и тогда он решил начать с матери. Сначала он хотел позвонить в театр, решив, так лучше застать ее, но потом ему пришло на ум, что номер ее мобильного телефона мог быть тем же, как и семь лет тому назад. Он решил проверить, и там был ее голос, говорящий всем, что она будет в Нью Йорке следующие четыре месяца, и если вам нужно связаться с ней — такой правильный номер. Был субботний день, холодный субботний день раннего января, и он решил, что она будет дома в такой промозглый день — согревать свои ноги и решать кроссворды на диване — и, когда он набрал ньюйоркский номер, он был точно уверен, что она ответит после второго-третьего звонка. Но она не ответила. Телефон прозвенел четыре раза, и затем раздалось сообщение, еще одно сообщение ее голоса, говорящее тому, кто звонил, что ее нет и, пожалуйста, подождите короткого гудка-бипа. Его так выбило из настроя это неожиданное отсутствие, что он внезапно потерялся и смог вымолвить: М-м. Длинная пауза. Извиняюсь. Длинная пауза. Позвоню потом.
Он решил не торопиться, вернуться к прежнему плану и поговорить сначала с отцом.
Сейчас — утро понедельника, пятого января, и он только что позвонил отцу в офис, чтобы узнать, что его отец улетел назад в Англию вчера по срочному делу. Он спрашивает, когда мистер Хеллер вернется в Нью Йорк. Это неизвестно, отвечает ему голос. Позвоните в конце недели. Тогда могут быть какие-то новости.
Спустя девять часов, он опять звонит на ньюйоркский номер своей матери. В этот раз она — там. Она берет телефон и отвечает.