Сантрелья
Шрифт:
— Да, — встрепенулся владелец замка. — Так кто это был?
Санчо самодовольно расхохотался:
— Да это тот сумасшедший из последней камеры.
— Это же еретик! — взвился падре Эстебан. — Она колдунья и еретичка, если уж она не мусульманка.
— Сакромонт, какой веры твоя пленница? — потребовал дон Ордоньо.
— Насколько я успел понять, она христианка, — твердо сказал араб.
— К чему эти оговорки? — допрашивал сеньор.
— Я мало успел узнать о ней, к сожалению. Эта девушка мне симпатична,
— Я уверен, что она — еретичка! — упорно взвизгивал святой отец. — Вы разве забыли те колдовские предметы, которые мы извлекли из дорожной сумы того узника? Самовозгорающийся светильник? Коробка с бегающей стрелкой? Ящик, говорящий человеческим голосом, причем его, узника, голосом? И эта совсем маленькая круглая коробочка с малюсенькими стрелочками, что мы сняли с его руки? А из чего сделаны эти вещи, я спрашиваю вас? Это не дерево, не камень, не железо, это вообще не металл! Таково вещества нет в нашем мире. Он — колдун и еретик. И если эта особа связана с ним, то и она — ведьма!
«Приплыли! — уныло подумала я. — Теперь и мне и Коле грозит смерть. Если уж за дело взялась католическая церковь, нам — конец».
— Отец, я сам видел, как Элена молилась и крестилась! — воскликнул дон Альфонсо. Этот парень, похоже, выступал в роли адвоката.
Беренгария вдруг проворно подскочила ко мне и вытащила из-под моего платья серебряную цепочку с крестиком, которые, к счастью, я всегда надевала в дорогу.
— Вот! — торжествующе показала девушка.
— Что это? — не разглядел дон Ордоньо.
— Это крест! — гордо заявила девушка.
Загрохотала скамья, и каждый член судилища счел своим долгом подойти и рассмотреть поближе не то крестик, не то шейку, на которой тот висел. Наконец, утолив любопытство, все вернулись на место.
— Не торопитесь, дон Ордоньо, — проворковал священник сеньору. — Крест ничего не доказывает. Давайте допытаем ее. Не спешите ее отпускать.
Раздались одобрительные возгласы. Гордо поднялся Абдеррахман со своего места, подошел ко мне и обратился к своему «благодетелю»:
— Это моя пленница, как вы сами изволили заметить, ваша милость. Позвольте мне решать ее участь.
— Не забывайся, Сакромонт! — воскликнул хозяин с возмущением. — Она-то, может, и твоя добыча, но ты забыл, вероятно, кто ты! Напоминаю, что ты — мой пленник!
Хватка моих охранников усилилась, и за моей спиной раздался их довольный смешок.
— Как это верно, ваша милость, поставить, наконец, на место этого зарвавшегося мусульманина, — радостно одобрил святой отец.
— Помолчите, падре, не вмешивайтесь! — зарычал сеньор, явно раздраженный всей этой неприятной историей.
Абдеррахман неожиданно возник перед доном Ордоньо, пока тот осаживал священника. Араб с достоинством снял с пояса меч, достал кинжал в ножнах,
— Ваша милость, я ни на минуту не забывал, что я ваш пленник. Но я уже много лет служу вам верою и правдою. Я не хотел бы ставить вас в неловкое положение и просить вас отказаться от вашего слова, если вы потеряли доверие ко мне. Пусть отрекусь от своего слова я, тогда останется незапятнанным ваше доброе имя, не пострадает ваша честь, и ваши единоверцы перестанут попрекать вас услугами неверного мусульманина. С этой минуты я — всего лишь ваш пленник. Договор между нами утратил свою силу. Я предаюсь в руки вашего правосудия.
Я испугалась. Абдеррахман лишался из-за меня милости своего «благодетеля», а я тем самым лишалась защиты моего спасителя. Мне стало невыносимо жаль этого благородного араба, и эта жалость на мгновение затмила страх за собственную судьбу.
— Не смей, Сакромонт, решать за меня! — рыкнул с досадой дон Ордоньо. — Ты все еще у меня на службе, встань, вложи оружие в ножны и вернись на место. Я не разрешал тебе покинуть его.
Члены суда возбужденно перешептывались. Меня все еще держали два дюжих парня, и руки мои затекли и ныли.
— Давайте уже завершать наши споры, — призвал к порядку сын хозяина.
— Я предлагаю девицу бросить в каземат и там допросить ее с пристрастием, — выкрикнул падре Эстебан.
— Все камеры заняты, — весело доложил Санчо.
— Давайте поместим ее в казарме гарнизона и приставим к ней охрану, — предложил кто-то из присутствующих.
При этом послышались гнусные смешки. Мурашки пробежали у меня по коже. Я умоляюще посмотрела на дона Ордоньо.
— Молчать! — гаркнул он.
Воцарилась тишина.
— Альфонсо, твое предложение, — спросил он.
— Отец, в гарнизон ее помещать опасно, вы сами это понимаете, — горячо заговорил молодой человек. — Конечно, ее место у Сакромонта, но раз господа не доверяют ему, я предлагаю запереть ее в моей комнате, и у двери снаружи поставить часового. Тогда она сама окажется и в изоляции и в безопасности.
Беренгария вдруг ухватилась за рукав дона Ордоньо. Он резко повернулся к ней.
— Отец, вы же сами хотели, чтобы Элена спела нам сегодня, — всхлипнула она.
— Об этом не может быть и речи, — огорченно отмахнулся хозяин и шепнул: — Ты сама виновата, дочь моя. И ты это прекрасно знаешь.
— Только не наказывай меня молитвами, — взмолилась девушка, вспомнив о своей собственной судьбе.
Дон Ордоньо проигнорировал ее мольбу.
— Действуй, Альфонсо! — приказал он во весь голос. — Все свободны. Сакромонт, останься.
Дон Альфонсо оттолкнул моих телохранителей, и повторилась вчерашняя сцена с торжественным сопровождением меня вон из зала, только выходили мы в противоположную сторону.