Сапиенс , как вирус

Гатаулин Сергей

— Вздорный же ты человечишка! — воскликнул Ванькин, приняв возмущения Вируса за чистую монету.

Вздорный человечишка, однако, не обратил на недовольного здоровяка никакого внимания. Не останавливаясь, он коротко кивнул Потёмкину.

— Ладно, поехали в Храм, — предложил он. — Вы к старцу Михаилу, который не совсем Михаил, хотя и старец, а я в сеть. Откуда вышел, туда и уйду!

— А вот этого, пожалуй, — не нужно, — шепнул Дмитрий, выскакивая в обгоревшую комнату. — Мне и без тебя хорошо.

— И все-таки,

зачем нам отец Михаил? — не успокаивался Анатолий, едва поспевая за Потемкиным.

Дмитрий спешил.

— Садовники должны знать, что происходит с нашим миром, — пояснил, выходя в подъезд.

— А причем здесь отец Михаил? — продолжил телохранитель.

— Я подозреваю, что он и есть Садовник.

* * *

Двери Храма распахнулись, едва нога Анатолия коснулась ступеньки, и на пороге появился возбужденный Игорь.

— Я вас давно жду, — воскликнул он, устремляясь к Потемкину. — Беда!

— Спокойно, брат, — шепнул Потёмкин, посылая нескладному добродушному здоровяку мысленное приветствие.

Монах не желал успокаиваться, размахивая руками и хватая гостей за рукава, он буквально тащил их за собой.

Показалась знакомая лестница, мелькнули отшлифованные ступени, открылась тяжелая дверь.

Дмитрий заглянул в кабинет священника.

Дубовый стол на месте, кресты, иконы — всё как всегда, всё неизменно.

Вот только к привычной материальной неизменности добавилась непривычно-замершая фигура отца Михаила.

Старец неподвижно восседал в массивном кресле; неподвижно настолько, что вполне мог сойти за умершего пожилого человека.

— И давно он так? — поинтересовался Потёмкин, касаясь теплой руки священнослужителя.

— Пульс нормальный, сердце работает, дыхание в порядке, — констатировал он. — А что не так?

Коснулся мыслесферы священника, тяжело вздыхая, осмотрелся, наблюдая за реакцией организма. Никого не заметив, проник глубже, остановился разглядывая мысли старца.

Страх висел в темноте, заслоняя остальные человеческие чувства. Дмитрий ощутил его невыносимо-холодное прикосновение и, сжавшись, едва не покинул оболочку священнослужителя. Лишь в последний момент он почувствовал присутствие хозяина тела.

Далекое, едва заметное биение… испуганная мысль коснулась его сознания и исчезла, словно источник ее мгновенно сделался неразумным.

Дмитрий решил не спешить и, осмотревшись, заметил в дальнем углу громадного зала, похожего не церковный, маленькую дверь из-за которой, в очередной раз донеслось едва различимое бормотание. Быстро подойдя к тайному убежищу, он рывком открыл дверь и увидел сжавшегося, испуганного человека.

Тот, сжимаясь, сидел в темном углу и шептал непонятную молитву.

— Изыди сатана! — зашипел старик.

— Я знаю тебя! Ты — Дьявол!

Дмитрий, сделав над собой усилие, заглянул в душу старца и мгновенно

прочувствовал всю глубину ужаса охватившего глубоко верующего священнослужителя. Из его жизни были вырваны значительные куски. И беда для божьего человека заключалась не в том, что он не помнил происходящего с ним в это время, а в том, что он знал что делает, но не мог противиться захватившему его тело существу. Словно автомат, выполняющий заложенную в него программу, он дышал, двигался, произносил чужие слова, оставаясь при этом лишь зрителем, выброшенным в дальний угол сознания.

Но так было не всегда. Поначалу священник думал, что разговаривает с господом, выполняет волю создателя и это грело его торжествующую душу.

Однако время шло, и сомнения все чаще посещали отца Михаила. Но, несмотря на это, старец старался выполнять указания голоса посещавшего его в минуты размышлений.

Мысль о том, что его действия совсем не соответствуют тем заповедям, которым он привык подчиняться в жизни, впервые появилась в тот момент, когда он увидел странного молодого человека, способного творить невозможное. Однажды появившись, она больше не покидала его. Чем больше он сомневался, тем чаще в его голове звучал гипнотический голос, тем меньшее влияние он имел на собственное тело, тем большие куски жизни выпадали из его памяти.

Он страдал, но сделать ничего не мог. Мысленно взывая к Богу и днём, и ночью, молил его о прощении. Даже осознав тщетность своих усилий, он продолжал бороться за живущую своей жизнью оболочку.

Все кончается в этом мире, истощилось и его терпение. Одним днём он оставил попытки вернуть своё тело, опустил руки и, замкнувшись в созданном им закутке, стал ждать. Теперь он полагал, что лучше умереть, чем вернуться в проклятое тело. Впрочем, если бы он знал как умереть, то давно бы уже не жил.

— Выходи, святой отец! — произнёс Дмитрий и, отойдя в сторону, стал ждать.

"Нет! Таким образом, ты только добьешь его, — рядом появилась светящаяся фигуру Вирусапиенса. — Старичок и без того на грани помешательства. Дай мне поговорить с ним".

— Попробуй, — прошептал Дмитрий и оставил старческое сознание.

— Ну?! — одновременно воскликнули Илья и Анатолий, заглядывая в глаза Потёмкину.

— Нет, — выдохнул Дмитрий. — Кто бы в нем не был, садовник или еще кто, но он давно ушёл.

— А кто остался? — спросил телохранитель, кивая на замершего в кресле старика.

— Отец Михаил, — ответил Дмитрий, замечая заинтересованность, появившуюся во взгляде старца.

Тонкая, точно пергамент, кожа на щеках священника порозовела, руки затряслись, а на глаза набежала одинокая слеза.

— Боже! — прошептали губы убеленного сединой старца, и иссохшая рука медленно подняла ко лбу сомкнутые пальцы. — Я знал, что ты не оставишь раба своего.

Прикрытые веки задрожали.