Сара Бернар. Несокрушимый смех

Саган Франсуаза

Еще страшнее была смерть моей сестры Режины, которая скончалась в моей постели. Не один месяц я бодрствовала, наблюдая за ней из своего гроба – настолько мала была моя спальня. Сестра спала на моей кровати, а мой прелестный гроб позволял мне лежать рядом с ней. В тот день, когда она умерла, служащие похоронного бюро ошиблись и едва не унесли один гроб вместо другого. Это наделало шума и надолго стало предметом разговоров. А ведь на самом деле гроб был всего лишь местом, где я спокойно спала и откуда могла следить за своей сестрой. Режина умерла из-за своих излишеств: грубый, как у сапожников, язык, нравы сапожников, жизнь сапожников. Она погрязла в разгулах, пристрастилась к наркотикам, которые если и заменяют жизнь, то в конце концов

обязательно отнимают ее у вас. Режина всегда была замкнутой и нелюдимой, ее необузданность в сочетании с необычайно привлекательной внешностью довела ее до печального исхода. Она умерла вопреки себе и вопреки мне, но не вопреки природе, это бесспорно.

Ее похороны были драматичными, и я, говорят, выглядела тоже драматично, а между тем я ничего не чувствовала. После всех этих ночей, ночей бодрствования и ужаса, я уже ничего не ощущала. Я никогда не испытывала нужного чувства в нужный момент, и если я оплакивала сестру, то это случилось позже, гораздо позже, только я никому об этом не говорила. А в ту минуту мне казалось, что это какая-то случайность, ночь бодрствования чуть длиннее прочих ночей. Мне никогда не доводилось, да и не хотелось объясняться или извиняться по поводу своих горестей или отсутствия горьких чувств, по поводу своих удовольствий или их отсутствия. Думается, не следует говорить о своих чувствах, гордиться ими или корить себя за них. Ничто не заставит меня изменить свое мнение на сей счет. Но, возможно, Вы тоже вините меня в холодности…

Франсуаза Саган – Саре Бернар

Ни в коем случае я не посмею этого делать. По какому праву я стала бы обвинять Вас в чем бы то ни было? Я прекрасно знаю, что значит этот холод, этот лед, эта безучастность, которые ощущаешь порой перед лицом события, которому надлежало бы стать самым волнующим и самым невыносимым. Стоит кому-то упрекнуть вас в такой безучастности, и вы впадаете в ярость. Мне слишком хорошо это известно, и уж конечно не я поставлю это в упрек Вам или кому бы то ни было.

Сара Бернар – Франсуазе Саган

Прекрасно, значит, мы с Вами опять пришли к согласию… Тем временем я оказалась в «Комеди Франсез», покинув «Одеон», хотя не имела на это права. Я даже не предупредила Дюкенеля, что было, думается, самым ужасным предательством за всю мою жизнь. А случилось так, что в ответ на мою просьбу о прибавке жалованья де Шилли ответил мне туманными фразами и насмешками, и это в тот самый момент, когда я получила письмо из «Комеди Франсез», куда меня приглашали.

А надо Вам сказать, что для актрисы в ту пору театр этот воплощал все самое лучшее, самое достойное, самое почетное. Там сосредоточились все самые достойные роли: весь Расин, весь Мольер, все! Все великие роли игрались там, это был самый авторитетный и самый невероятно знаменитый театр планеты. Отказаться поступить туда было равносильно отказу от заоблачных небес, от первого места. И все же я подписала контракт чересчур быстро, и Дюкенель, который помогал мне всю свою жизнь, был страшно обижен, когда я показала ему уже подписанный контракт. Он потребовал от меня слез, угрызений совести – и получил все это. А де Шилли устроил мне судебный процесс и потребовал (перед самой своей смертью, бедняга) компенсации – и тоже получил ее. Впрочем, он был совершенно прав, ибо я плохо повела себя по отношению к закону, да и к ним тоже. И я расплачивалась. Расплачивалась дорого, но расплачивалась!

В «Комеди Франсез» я играла в «Эрнани», где, конечно, была доньей Соль. И как донья Соль я, естественно, попала в руки Эрнани, которого играл Муне, разбойник Муне-Сюлли. Именно в нем я нашла удивительное сочетание чувственности и профессионализма.

Муне-Сюлли, как и я, был в то время самым известным актером. Раньше мы никогда не играли вместе, и поразившая нас любовь с первого взгляда была столь же неистовой, столь взаимной и непосредственной, какой ей и следовало быть. Это

был самый красивый мужчина своего поколения: высокий, сильный, с горделивой осанкой и таким пылким юношеским взглядом, какой трудно вообразить. Муне был родом с юго-запада, отсюда его порывистость, благородство, приветливость; он обладал всем, что может характеризовать мужественного человека, в какой-то мере ребячливого, открытого, искреннего и честного, ничего подобного до тех пор мне не встречалось. Я знала таких, как Шарль Хаас, таких, как Кератри, знала молодых людей, людей дворянского происхождения, знала интеллектуалов, знала поэтов, знала тысячу очень разных мужчин – нет, скажем, сто мужчин! – но никогда не встречала человека, столь неукоснительно преданного своему ремеслу, столь ребячливого и вместе с тем столь мужественного, как Муне. На какой-то миг я даже подумала, что моя судьба наконец обрисовалась, определилась, заполнилась одним-единственным человеком, то есть Муне. Трудно представить себе, что значит для женщины на глазах тысяч людей протягивать для поцелуя руку мужчине, которого за восемь часов до этого она кусала в темноте в шею… В жизни выпадают такие сладостные минуты…

К несчастью, трудно себе представить и то, что значит в восемь часов вечера в присутствии тысячи людей внимать самым прекрасным стихам и обращенным к вам самым благородным, самым поэтичным чувствам, а в полночь наедине слушать, как тот же мужчина говорит вам глупости или банальности. Ибо, увы, Муне-Сюлли был глуп. Очарователен, но туп. А я, к несчастью, привыкла и к таким мужчинам, как Кератри и Шарль Хаас!

Франсуаза Саган – Саре Бернар

Больше всего мне в Вас нравится то, что Вы понимаете: противоречия вполне уживаются с умом. Например, в начале Вашего рассказа любовь с первого взгляда представлялась Вам «колоссальной глупостью», а спустя некоторое время она превратилась в «ураган». И Вы с одинаковым восторгом воспеваете как превосходство интеллекта над внешностью, так и, наоборот, прямую противоположность этому утверждению! Лично я то и дело меняю мнение, и для меня Ваши слова – просто благодать. Позвольте признаться, что я проникаюсь все большей любовью и уважением к Вам. Какая жалость, что мы никогда не знали друг друга! Я писала бы для Вас пьесы, и мы ужасно спорили бы…

Сара Бернар – Франсуазе Саган

Вы, Вы писали бы для меня пьесы? Уверяю Вас, ничего хорошего из этого не вышло бы! Я заранее вижу себя в ваших современных пьесах! Одна из моих несчастных коллег играла вроде бы недавно в какой-то пьесе, где в первом акте она постепенно исчезает от ног до пояса, а во втором – от пояса до головы. Вам бы дорого обошелся такого рода театр: заставить меня играть такое! Даже когда я осталась без одной ноги, Вам это не удалось бы.

Франсуаза Саган – Саре Бернар

Да нет, нет, ну конечно нет! Мы говорим с Вами о разных вещах. Вы имеете в виду новый театр, который действительно с некоторых пор существует в Париже и во всем мире, это более оригинальный и более интеллектуальный театр, чем мой. Я же пишу пьесы, в которых люди спорят, скрывают, что любят друг друга, дерутся на дуэли, делают и говорят глупости. Я бы сказала, это более легкий театр. Какого рода роль Вам хотелось бы играть? Великую герцогиню? Нищенку? Сумасшедшую? Какую?

Сара Бернар – Франсуазе Саган

Я хотела бы играть в пьесе, и все! Что же касается роли, то не мне ее выбирать, это Вам писать ее. Я могу играть все, именно такой должна быть настоящая актриса. Я бы не хотела, чтобы роль создавалась специально для меня. Я всего лишь служанка драматических авторов, вот и все.

Франсуаза Саган – Саре Бернар

Браво! Браво! Но между нами: после Вашего триумфа сколько пьес Вы сыграли, написанных не для Вас? На мой взгляд, Вы довольно неблагодарны по отношению к бедняге Сарду [33] и прочим…