Сара Бернар. Несокрушимый смех

Саган Франсуаза

Серьезно, если не считать репертуарных пьес, что было написано не для Вас?

Сара Бернар – Франсуазе Саган

Почему «если не считать репертуарных пьес»? Вам не кажется, что Расин или Корнель могли предчувствовать мое появление? А Шекспир? Разве не могли они предугадать, что когда-нибудь появлюсь я и буду играть их «Гамлета» или «Федру»? Да полно, полно! Вам недостает воображения и интуиции.

Франсуаза Саган – Саре Бернар

Ровно! В теннисе говорят «ровно»! Я предпочитаю не продолжать, Вы быстро обгоните меня и выиграете сет. Хорошо! Я отказываюсь от своих театральных планов с Вами. Хотя, если бы у меня достало мужества,

мы бы все-таки жарко спорили! Ибо среди Вашего окружения, которое целовало Вам руки и ноги и с утра до вечера убеждало Вас, что Вы самая гениальная, малейшая сдержанность, полагаю, выглядела бы кощунством. Или я ошибаюсь?

Сара Бернар – Франсуазе Саган

Вы опять ошибаетесь! Мое окружение! Моя свита! Поговорим о моей свите. А знаете ли Вы, что такое «свита» умного человека (ну, скажем, чуточку умного)? Это кружок близких людей, которые под предлогом того, что они не хотят быть льстецами, только и делают, что говорят обо мне все, что думают. Ну как, с этими глупыми спорами покончено? Вы хотите, чтобы я рассказала Вам о своей дальнейшей жизни? Да или нет? Это и без того не слишком меня радует, а если Вы к тому же будете все время перебивать меня своими штампами…

Я продолжаю. До споров с Вами я постоянно спорила с Муне-Сюлли. Напрасно несчастный малый неустанно предлагал мне руку и сердце, ведь он получал такие же гонорары, как и я, и со своим жалованьем мы не смогли бы вести ту жизнь, к которой я привыкла. Он не хотел этого понимать, но я-то это прекрасно знала и вынуждена была иногда изменять ему с более состоятельным обожателем. Во всяком случае, наши гримерные находились по соседству, и мы около шести часов проводили вместе, друг против друга или рядом. Нередко мы проводили время и после спектакля. Я воспламенялась его или своей игрой и, все еще видя в нем Ипполита или Армана Дюваля, случалось, позволяла ему провожать меня домой, где, увы, он снова становился милым Муне. Словом, мы постоянно были вместе около двенадцати часов, не могла же я проводить с ним еще всю первую и всю вторую половину дня! Для одного человеческого существа это чересчур. Чтобы хоть чуточку передохнуть (вне зависимости от финансового вопроса), мне необходимо было провести несколько часов с более тонким умом или менее обременительным любовником.

Мне требовалось множество предосторожностей, чтобы встретиться с этими временными любовниками, этими непременными дополнениями, ибо Муне следил за мной, а вместе с ним и весь Париж. Весь Париж считал нашу пару идеально романтичной. Мы пользовались самым большим успехом, какой только можно вообразить, – он, и я, и весь Париж радовался нашей идиллии. Дело дошло до того, что я прогуливалась не только с плотной вуалью, но и в такой ужасной шляпе, что никому и в голову не пришло бы, что под ней скрывается мое лицо. Вот до чего я дошла.

Это не помешало Муне узнать однажды, что я побывала в постели другого. Это было ужасно. Мы играли «Отелло». Вернее, он играл Отелло, а я – Дездемону. И должна сказать, что в ту минуту, когда после бурной сцены, какую он устроил мне в антракте как Муне, уже во время спектакля, он, бросив меня на кровать, закрыл мое лицо подушкой, меня охватила настоящая паника. Несмотря на полнейшую немоту, какую предписывала моя роль, я начала истерически кричать, что должно было удивить некоторых знатоков Шекспира.

– Оставьте меня! – кричала я, обращаясь к нему все-таки на «вы». – Оставьте меня! Вы не правы, у меня никогда ничего не было с этим человеком, уверяю вас! Вы зря волнуетесь, мой дорогой Отелло, – поспешно добавила я, – напрасно вы расстраиваетесь, ну и так далее.

Когда я вспоминаю текст, который я произносила в тот вечер на сцене и подходивший скорее Фейдо, чем несравненному Шекспиру,

меня до сих пор душит безумный смех, но тогда мне было совсем не до смеха. В который раз я ясно поняла, что вовсе не хочу умирать, но на мгновение это показалось мне вполне возможным. Слава богу, ответственный за постановочную часть был из числа моих друзей, он следил за Муне и, услышав, как я громко жалуюсь: «Ты действительно задушишь меня, благородный мавр!», он опустил занавес, лишив таким образом публику угрызений Отелло, а возможно, и угрызений Муне, и вместе с тем лишив меня достойного актрисы конца. Я всегда была ему безмерно благодарна за это.

Франсуаза Саган – Саре Бернар

Забавно, Вы прожили с Муне-Сюлли, кажется, больше двух лет и ни слова не говорите об этом в своих «Мемуарах». Почему?

Сара Бернар – Франсуазе Саган

Потому что это был обворожительный человек, добрый, благородный и нежный, потому что я дурно с ним обращалась, я сделала его несчастным, я обманула его и сейчас, так же как и тогда, я не хочу выставлять его в смешном свете. В то время мне едва исполнилось тридцать лет, и в этом мое оправдание. Речь идет о конце моей карьеры в знаменитом театре «Комеди Франсез». И все-таки я успела сыграть там самые прекрасные роли, о каких только может мечтать актриса: в 1873 году я сыграла Арикию, а в следующем, 1874 году Федру – играть Федру, когда мне едва исполнилось двадцать пять лет! Чего большего желать от жизни актрисе? Поистине, я получила все.

Франсуаза Саган – Саре Бернар

В самом деле, у Вас было все, вот только с арифметикой Вы были не в ладах! Если не ошибаюсь, «Рюи Блаза» Вы играли в 1872 году, а роль Арикии в «Федре» действительно в 1873-м, роль Федры – в 1874 году. А родились Вы в 1844 году, и значит, я думаю, Вам было тридцать лет. Что же касается Вашей Дездемоны, которую Вы воплощали в 1878-м, то ей, конечно, было тридцать четыре. Я не говорю, что заставлять страдать Муне-Сюлли в тридцать четыре было хуже, чем в тридцать, и что играть Федру в тридцать менее чудесно, чем в двадцать пять, вот только все эти ошибки ведут к одному! Неужели Вам до сих пор необходимо молодиться? Ведь теперь Вы бессмертны. С таким-то могучим умом, как Ваш, не смешно ли прибегать к столь мелочному кокетству?

Сара Бернар – Франсуазе Саган

Мне кажется смешным, мадам, то, что именно мне приходится давать Вам уроки математики, ибо знайте: если ты настоящая актриса и играешь Федру, то тебе сразу и восемнадцать лет, и сто. Так что все эти мерки – тридцать, двадцать пять или тридцать четыре, – какое это имеет значение? Я нахожу весьма мелочным с Вашей стороны искать жалких ссор. Вы меня разочаровываете, и мое разочарование равносильно Вашему, а возможно, и превосходит его.

Франсуаза Саган – Саре Бернар

Дорогая мадам (раз уж мы вернулись к «мадам»),

Ни в коем случае не следует думать, будто меня разочаровала приблизительность Ваших подсчетов, меня это лишь позабавило. Зато я крайне огорчена тем, что разочаровала Вас своими путаными подсчетами, которые, признаю, действительно ничего не доказывают. Но подумайте о моих отчаянных усилиях придать некую серьезность и хоть какую-то точность нашей беседе! Подумайте о Ваших бесчисленных почитателях и о моих многочисленных цензорах, которые набросятся на меня, как только я опубликую нашу переписку! Подумайте о моих ушах и спине – каково им придется под этим градом ударов и насмешек! Позвольте мне проставить кое-где некоторые даты, подобно тому как кладут иногда несколько трюфелей в паштет, надеясь, что их запах заставит забыть о странности или несоответствии компонентов этого блюда…