Сатисфакция
Шрифт:
— Нам не будет править какой-то там герцог из Брауншвейга, — продолжил он. — Нами не будут править иберийцы, Матвей Морозов или какой-нибудь солдафон, хоть бы и наделенный всеми мыслимыми полномочиями и титулами. Мой город и моя страна, как и я сам, склонится только перед истинной наследницей короны и рода Романовых — великой княжной Елизаветой Александровной. — Острогорский сложил руки на груди. — И мы восстановим справедливость любой ценой. И сегодня на ее защиту должен встать каждый, кто считает себя офицером, дворянином или просто гражданином Империи. Мне и моим друзьям уже не раз случалось побеждать там, где, казалось, победить невозможно — и во имя ее
Изображение на экране сменилось анимацией с логотипом студии Маски и замерло. Ролик подошел к концу, а Иван Петрович все так же сидел без движения. И только через минуту или две нашел в себе силы поблагодарить Ольгу.
— Видео снесли через десять минут, — вздохнула та. — Канал Маски заблокировали через пятнадцать. Но за это время…
Иван Петрович молча кивнул. В свои семьдесят с лишним лет он достаточно соображал в современных технологиях, чтобы понимать: для всезнающей и ничего не забывающей сети даже минута — это целая вечность. А за четверть часа ролик наверняка успел разлететься по всем соцсетям и, что куда опаснее, осесть на жестких дисках сотен и тысяч людей. И можно сколько угодно «чистить» копии — они все равно будут появляться быстрее, чем физически смогут работать штатные цензоры Морозова, Третьего отделения, полиции, пресс-службы Зимнего и еще черт знает кого. Выпущенный Градовым джинн покинул бутылку, и чтобы запихнуть его обратно, потребовалось бы повернуть вспять само время.
А это, как известно, невозможно.
Когда дверь за Ольгой закрылась, мысли, наконец, начали приходить в порядок. Сначала замедлили бег, потом кое-как остановились и, наконец, сами расползлись по полочкам, заняв положенные места.
Ничего смертельного не произошло… пока. Градов сделал свой ход. Дерзкий и опасный, пожалуй, даже непредсказуемый, однако уж точно не из тех, что способны поставить в тупик того, кто целых десять лет готовился занять свое место.
Не на троне, конечно же — рядом, в уютной и почти безопасной тени чужого величия.
Девчонка сбежала из-под венца и, что еще хуже, при этом уцелела. Окончательно поверила в себя и заявила, что готова унаследовать корону. А значит… Значит, пора ускорить кое-какие события.
Но для начала — разобраться с текущими проблемами.
Иван Петрович выдвинул ящик стола и нажал на спрятанную над ним потайную кнопку. И не прошло и минуты, как дверь — не та, которая несколько минут назад закрылась за Ольгой, распахнулась, и в кабинет шагнула фигура в черном костюме.
Настолько огромная, что еще немного, и ее уже невозможно было бы назвать человеческой. Даже над самыми рослыми из гвардейских полков или особой гардемаринской роты гость возвышался бы примерно на голову, а шириной плеч — превосходил любого профессионального атлета. Толстенная бычья шея, огромные мускулистые ручищи, ноги, больше похожие на стволы вековых сосен — во всем Петербурге вряд ли нашелся хоть один подходящий по размеру комплект готовой одежды, и все, от пиджака до исподнего наверняка пришлось шить на заказ.
Коротко стриженые белоснежные волосы и поблескивающие в полумраке алым глаза дополняли и без того внушительный облик, и Иван Петрович против воли поежился. Хоть и знал почтенного Павла Карловича еще в те времена, когда тот выглядел, как самый обычный человек.
Немец с незамысловатой фамилией Шмидт служил роду Мещерских чуть ли не самого рождения. Официально
Такому человеку всегда можно было доверить любую работу — даже самую страшную и грязную. Павел Карлович никогда не задавал лишних вопросов и один работал куда эффективнее, чем целая армия нечистых на руку офицеров и штатских бездарей из спецслужб, привыкших каждый месяц получать на счета изрядные суммы.
— Вы уже видели интервью великой княжны? — поинтересовался Иван Петрович.
Павел Карлович лишь склонил голову. То ли с возрастом стал особенно немногословен, то ли Конструкты каким-то образом смогли повредить голосовые связки — в последнее время великан редко произносил больше нескольких фраз подряд.
— Что ж, полагаю, тогда мне не понадобится объяснять, что произошло. — Иван Петрович откинулся на спинку кресла. — Разберите видео по кадрам. Ищите любые зацепки. Подключите всех наших людей, на всех уровнях. Не жалейте средств. И мне плевать, как вы этого добьетесь — девчонка должна исчезнуть. Раз и навсегда.
— А Острогорский?
На этот раз Павел Карлович соизволил заговорить. Негромко, но весомо и гулко, будто в его груди с рокотом перекатывались здоровенные валуны. От голоса стекла в окнах задрожали, а стационарный телефон подпрыгнул и неторопливо пополз к краю стола.
— Не задавайте глупых вопросов! — Иван Петрович раздраженно накрыл ладонью убегающий аппарат. — Найдите их всех. И избавьтесь.
Глава 19
Уже в который раз за последнее время я наблюдал, как меняется город, отзываясь на воздействие… скажем так, внешних факторов.
Сначала — вернувшись из небытия и пробираясь сквозь пробки на верном «Самурае» — я смотрел, как столица изменилась за десять лет моего отсутствия, сравнивая ее с той, что помнил ранее. Тогда город предстал передо мной еще величественнее и прекраснее, чем раньше.
Во второй раз я отслеживал изменения после череды терактов. Петербург будто съежился, сжался в комок, подобно испуганному дикому зверю, ждущему удара. Потом были репрессии Морозова, блокпосты и кордоны на каждом перекрестке, пустынные улицы и сурово-угловатые фигуры вооруженных гвардейцев, маячащие на каждом шагу.
Сейчас… Сейчас я бы сказал, что город отдан в самоуправление. Если не сказать — брошен на произвол судьбы. После интервью Елизаветы Маске и моего блестящего бенефиса, Мещерский с Морозовым явно растерялись. Основные силы гвардейцев и полиции оттянули к объектам государственной важности, бросив дела в большей части города на самотек.
И политически активная часть населения не преминула этим воспользоваться.
Надписи на стенах появлялись уже и в центре, буквально в паре шагов от Зимнего. «Долой диктатуру!», «Нет хунте!», «Совет в отставку!» и тому подобные лозунги встречались едва ли не каждые сто метров.
Дальше — больше. Судя по всему, здесь веселились студенты, традиционно составляющие ядро любых реакционных масс. Возле одной из надписей я даже задержался, не отказав себе в удовольствии сфотографировать ее и скинуть в общий чат. «Скажем 'нет» заморскому импорту!«, 'Докторская» вкуснее «Брауншвейгской!». И рядом, буквально в метре — «Георг, гоу хоум!».