Савмак. Пенталогия
Шрифт:
Старик Гиппократ поднялся со своего места возле зятя Мемнона и, потеснив Полихарма, подсел к Миннию с широким глиняным скифосом вина в руке, треть которого он успел расплескать на пальцы по дороге. Обняв его свободной рукой за плечи, он придвинул тёмный провал рта, в сизой опушке усов и бороды, к самому минниевому уху, чтобы тот мог его расслышать в этом стоголосом гаме, и, поздравив с триумфальной победой, предложил выпить за то, чтобы удача и дальше сопутствовала ему во всех его делах, чтобы Тихе всегда была с ним. Перед мутным взглядом Минния
– Давай... выпьем за мою... за нашу Тихе, - повернул он голову к старику, беря со стола свой высокий медный канфар. Чокнувшись, они выпили.
– Помощь Тихе нам ещё понадобится... Как и Ника... Ведь сегодняшняя победа, это что... это только первый шаг... Самое важное и трудное ещё впереди...
Словно угадав мысли Минния, Гиппократ выразил сожаление, что его Поликаста так и не стала женой Минния - какой бы прекрасной парой они были!
– Значит, не судьба, - изобразив на лице грусть, ответил Минний, скосив глаз на горланившего песню по правую руку Мегакла.
– Давай, отец, выпьем за Поли, за её счастье с Дельфом.
– Разве такая красавица создана, чтобы рожать детей какому-то гончару? Эх!
– воскликнул старик с искренним сожалением, подставляя скифос Лагу, исполнявшему за столом хозяина обязанности виночерпия.
– Дельф не гончар, - возразил Минний.
– Он - мастер... Какие прекрасные фигурки богов и богинь он лепит!.. Должно быть, за это боги и наградили его такой замечательной... женой. Ну, за Поли и за Дельфа!
Они выпили, и Гиппократ принялся рассказывать Миннию, какая замечательная у него была усадьба под Керкинитидой, как богато и счастливо они с Диогеной тогда жили.
– Эх, кабы вернуться туда, хоть перед смертью!
– задрожавшим от сладостных воспоминаний далёкой молодости голосом пожелал Гиппократ.
– Вернёшься, отец, непременно вернёшься!
– заверил Минний, заглянув в наполнившиеся слезами глаза старика.
– Клянусь Девой, я сделаю всё, чтобы ты и такие как ты беглецы как можно скорее вернулись в свои дома на Равнине! Только вы поддержите меня. Без вас я ничего не смогу сделать... Так и передай своим... Ну, отец, выпьем за нашу скорую победу над скифами. За Нику!
– Эх, твои бы слова, да богам в уши!
– смахнув слёзы с осветившегося беззубой улыбкой лица, Гиппократ поднял наполненный Лагом красным, как кровь, вином скифос.
– За Нику!
Надежда Минния, что после этого хвативший лишку старик от него наконец отвяжется, не оправдалась. Ещё теснее привалившись плечом к плечу Минния, Гиппократ обратился к нему с личной просьбой, как к номофилаку, ради которой он, собственно, и подходил к нему. Он попросил освободить из рабства младшего брата своей жены Демотела. По словам Гиппократа, подручные Формиону судьи неправедно, по ложному обвинению, приговорили Демотела к рабству за то, что он, как и отец Минния, призывал херсонеситов к войне со скифами за нашу Равнину.
– Формион сперва пытался купить Демотела, а когда тот отказался...
– Хорошо, отец, я разберусь, - пообещал Минний.
– Напомни мне об этом через день-другой...
Минний выбрался из-за стола и, поддерживаемый Лагом, побрёл к выходу. Часть стариков к этому времени, в том числе и отец Дельфа Евклид, упившись вволю дармовым вином, уже почивала: кто на подпиравших закопчённые стены широких лавках, кто прямо на усеянном обглоданными костями, рыбьими головами, сливовыми и финиковыми косточками глиняном полу под столами, а многие из тех, кто помоложе, разбрелись по каморкам со слетевшимися на шум гулянки, как мухи на мёд, портовыми шлюхами.
Здоровяк Дельф, заметив проходившего мимо Минния, вырвавшись не без труда из объятий прильнувших к нему с двух сторон пьяных девок, пошатываясь, как моряк на корабельной палубе во время качки, увязался за ним. После того как они вылили из себя во дворе лишнюю воду, Дельф сказал, что с него на сегодня уже хватит, поблагодарил заплетающимся языком Минния за славное угощение и стал прощаться: он должен идти домой, где его заждалась его Поли.
Видя, что толстяк еле стоит на ногах, Минний сказал, что проводит его до дома вместе с Лагом, а то ещё, не дай бог, свалится возле Кабана в море и оставит своих деток сиротами. На шести ногах они доберутся вернее, чем на двух, хе-хе-хе! Подставив с двух сторон тяжёлому, что тот телок, гончару плечи, Минний и его успевший незаметно хватить под шумок кружку-другую вина раб повели его берегом бухты в Керамик.
Изрядно намучившись, они минут за двадцать обогнули нависавшую чёрным утёсом над бухтой Цитадель, то и дело оскальзываясь на влажной после недавних дождей, узкой каменистой тропе, то кое-как освещённой висевшей над Парфеноном половинкой луны, то почти пропадавшей из виду, когда изменчивая Селена, словно стыдливая невеста, прикрывала серебряный лик тёмной вуалью проплывавших мимо облаков, и дотащили еле передвигавшего подгибающиеся ноги, бормоча под нос что-то невнятное, Толстяка до калитки евклидова подворья.
Прислонив задремавшего Дельфа к стене, Минний, вполсилы постучал носком башмака в запертую калитку. Ответом ему было столь же негромкое, добродушно-ворчливое рычание разбуженной евклидовой псины, учуявшей за глухим забором вместе с двумя чужаками молодого хозяина. Выждав с минуту, Минний, успевший, пока тащил Дельфа порядком протрезветь, застучал громче и нетерпеливей, на что тут же отозвались, где хриплым, где звонким лаем соседские собаки. Очнувшись от поднявшегося шума, Дельф вскинул налитую свинцом голову, узрел в свете как раз вынырнувшей из облака луны знакомую дверь и тонкоголосо, как медный армейский горн, протрубил:
– Поли-и!.. Жена-а!.. Открой!.. Это я-а! Твой м-муж приш-шёл!
Скоро по двору прошлёпали торопливые шаги, и из-за погрузившейся опять в густую тень двери послышался тихий женский голос:
– Это ты, Дельф?
– Я, я, Евтиха! Отворяй!
Отодвинув железный засов, Евтиха отворила калитку. Успевшие перевести дух, Минний и Лаг потащили Дельфа мимо черневшей посреди двора огромной печи к дому.
– А где Евклид?
– недоуменно спросила Евтиха, убедившись, что на улице никого больше нет.