Савмак. Пенталогия
Шрифт:
Серым холодным утром в рано пробудившемся лагере вдруг поднялась тревога.
Слуга, сунувшийся будить заспавшегося сиракского царевича, обнаружил, что шатёр, который тот делил с двумя самыми близкими своими приятелями, сторожившими по бокам его сон, пуст. Никто не видел и не слышал когда и куда они ушли. Знатные охотники, их телохранители и слуги кинулись во все стороны на розыски пропавших. Тщательно обшарили всю местность вокруг табора, но тщётно - пропавшие как в воду канули!
Вернувшись после неудачных поисков в лагерь, сираки сбились в кучу и стали поглядывать на роксолан с недоверием и опаской, подозревая их в исчезновении своего
Кто-то из знатных роксолан в окружении Гатала и Атталы высказал предположение, что, возможно, обитающая в бездонных донапровых омутах дева-русалка пробралась ночью в палатку царевича, заманила его с приятелями чарами к обрыву и понудила шагнуть за собой в гибельную пустоту. Такие случаи не раз уже бывали в этих местах и прежде. Если это так, то их тела, либо лежат сейчас на дне глубокого омута, либо бурное течение унесло их далеко за пороги и, может статься, прибило к другому берегу.
Сотня роксолан по приказу Гатала на всякий случай разъехалась небольшими группами по дальней округе, остальные, вместе с сираками, на конях и пешком, двинулись вдоль берега вниз по течению, вглядываясь с береговых круч в прозрачные заводи и тщательно обшаривая прибрежные заросли.
Во время поисков Скилур старался держаться поблизости от Атталы, но от царевны, как и от Гатала, теперь ни на шаг не отходили четверо телохранителей, так что утащить её, как мечталось, в речные плавни у него не было никакой возможности.
Изувеченные, изломанные о камни тела сиракского царевича и его друзей нашли на отмели за последним порогом аж на третий день. Провожаемые сотней гаталовых телохранителей, сираки спешно увезли завёрнутых в шатры утопленников за Дон, чтобы родные могли их оплакать и снарядить всем необходимым для жизни в ином мире. Вот только поверит ли владыка сираков в речную мару-русалку?
Царица Амага не поверила рассказу о коварной речной деве, подозревая, что к гибели сиракского царевича скорее причастна её своенравная дочь, но Аттала выглядела столь искренне удручённой, что Амага не стала доискиваться правды - всё равно ведь содеянного не воротишь...
Когда зарядили холодные осенние дожди, царица Амага с детьми, слугами и всем хозяйством перебралась из ставшей неуютной степи в зимнюю столицу - расположенную на высоком мысу над Меотидой крепость Кремны, где греки выстроили для роксоланских царей просторный, удобный каменный дворец.
Как то в начале зимы, когда Аттала с подругами вернулась с десятком подстреленных зайцев с конной прогулки, её позвала к себе матушка-царица. Амага была занята любимым делом - вышиванием тонкого, замысловатого узора на тёплой шерстяной рубашке, только что сшитой для младшего сына, в чём она была большая мастерица. Подняв глаза на раскрасневшееся с мороза лицо старшей дочери, царица молвила с укором:
– Всё за зайцами гоняешься? В твоём возрасте, моя милочка, уж давно пора детишек нянчить.
Аттала в ответ лишь вздохнула, сразу догадавшись, о чём пойдёт речь. И не ошиблась.
– Сегодня утром вождь Анахит попросил отдать тебя в жёны его старшему сыну Тешубу, который, по его словам, давно вздыхает по тебе.
Заметив сведённые недовольно брови Атталы, царица продолжила, сердито возвысив голос:
– Раз уж не судьба тебе стать царицей сираков, хочешь не хочешь, а придётся выбрать в мужья кого-нибудь из сыновей
– Нет, мама, не пойду!
– Опять "нет"!.. Чего же ты хочешь? Остаться старой девой, как какая-нибудь нищая безродная калека?! Так вот что, моя милая. Ни я, ни твой брат Гатал не позволим тебе и дальше позорить царскую семью. Ежели ты к концу зимы не выберешь себе жениха по нраву - весной выйдешь за того, кого выберу тебе я. Ты поняла?
– Да, матушка, поняла.
– Ну так ступай и подумай хорошенько. Молодой Тешуб тебя любит и, думаю, будет тебе хорошим мужем.
Аттала выбежала из дворца обратно во двор темнее тучи и поймала на себе, быстрый, сверкнувший, как нож, и тотчас отведённый в сторону взгляд Скилура, вываживавшего по двору её заморенного бегом по снежной целине любимого солового мерина. Она и прежде то и дело чувствовала на себе жгучие взгляды своего красивого скифского раба, да и подруги не раз говорили ей с завистливыми смешками, что, когда она не видит, её приручённый царевич не сводит с неё влюблённых глаз. Аттала, смеясь, отвечала, что они ошибаются: скиф глядит на неё не как влюблённый, а как голодный волк на жирную овцу. Только он хорошо знает, что она не овца, а львица, и потому никогда не посмеет напасть.
Задержавшись под примыкающим к дворцовому фасаду навесом, Аттала с минуту наблюдала за Скилуром внимательным оценивающим взглядом, каким ещё ни разу его не удостаивала с памятного дня его неудавшейся казни. Чувствуя на себе острый взгляд молодой хозяйки, словно заподозрившей его в каком-то проступке, юноша так и не осмелился ещё раз бросить взгляд в её сторону, сосредоточив всё внимание на её разгорячённом коне. Так что же всё-таки он таит в своём взгляде - ненависть или... любовь?
Наконец Аттала, натянув поглубже на голову и уши пушистую белую заячью шапку, решительно направилась к своему коню. Ласково потрепав потянувшегося к ней мерина по тёплой морде, она велела Скилуру передать коня другому слуге, а самому идти за ней.
Выйдя за высокую дворцовую ограду (внутри крепости она ходила без телохранителей), царевна, не оглядываясь на шедшего в нескольких шагах позади Скилура, направилась к ближайшей угловой башне. Быстро взбежав по крутым деревянным ступеням на самый верх, она прислонилась животом к каменному ограждению, устремив затуманенный взгляд куда-то в открывшуюся между зубцами неоглядную даль. Бесшумно поднявшийся следом Скилур замер в двух шагах за её правым плечом.
Круглая, сложенная из жёлтых известняковых глыб башня в три человеческих роста высотой, стояла на краю высоченного утёса. К ней почти под прямым углом сходились две более низкие стены, тянувшиеся к другим угловым башням по верху отвесного известнякового мыса, острым клыком вонзившегося с севера в Меотиду.
Над Кремнами в этот день разгулялось зимнее ненастье. Холодный ветер гнал с востока над самым морем тёмно-сизые тучи, из которых на усеянное пенными валами море и стылую мёртвую землю сыпали заряды мокрого лапчатого снега. Но ни Аттала, ни Скилур, казалось, не замечали ни бившего в лицо ледяного ветра, ни залеплявших глаза огромных пушистых снежинок. На стенах и башнях крепости не было видно ни одного стража - роксоланы не опасались здесь в эту ненастную пору никакого врага. Впервые гордая дочь Медосакка и её скифский раб оказались наедине вдалеке от всех.