Сбывшаяся мечта
Шрифт:
– Может, вы поедете, а мы останемся с детьми, – предложил Доржо.
– Нет, мы еще успеем наездиться, поезжайте.
– А что скажет Римма, – смущенно спросила Оля, – она не будет недовольна?
– Да ты что, как ты можешь думать такое на Римму, – вступился за сестру Доржо, – она ничего плохого не подумает и не скажет.
И правда, Римма с воодушевлением поддержала родителей за такое хорошее решение, и в назначенный день, крепко расцеловав малышей, молодые поехали отдыхать.
Оставшись с внуками, старики не скучали, некогда было скучать. Прогулки, стирка, уборка, готовка,
Но неожиданно через две недели в квартире рано утром раздался звонок. Недоумевая, кто может звонить в такую рань, Юрий Будаевич поспешил поднять трубку. Звонил Доржо.
– Здравствуй, папа. Мы возвращаемся, Оле плохо. Будем дома сегодня, прилетим в 19.00. Все объясню по приезде.
Юрий Будаевич, задумавшись, что же произошло с невесткой, стоял с трубкой в руках, из которой шли противные гудки, пока к нему не подошла жена.
– Кто звонил? Что случилось? – спросила она, отняв трубку и положив ее на место. Взглянув на лицо мужа, она спросила уже с тревогой в голосе:
– Да что же все-таки случилось?
– Звонил Доржо, сказал, они прилетают сегодня, Оле стало плохо.
– Господи, что же случилось? Бурхан, защити нашу Оленьку, – зашептала Эмма Сергеевна, не замечая, что обращается к богу, в которого никогда не верила.
– Значит так, ждем их, Римме пока ничего не говорим, а то у нее молоко пропадет от расстройства. (Римма родила недавно мальчика, кормила его грудью.) Вечером я буду их встречать, а ты побудешь с малышами.
До вечера супруги не могли найти себя места, гадали, что же произошло. У Эммы Сергеевны все валилось из рук, даже кашу не смогла сварить нормально, все комками. Малыши не стали ее есть, выплевывали, сердились и плакали. Пришлось варить ее снова.
…Вечером взволнованный Юрий Будаевич стоял в аэропорту, встречая детей.
– Это я виноват, болван, придумал эту поездку, – ругал себя он, – наверно, дорогу плохо перенесла или климат не подошел, вот я старый дурень, заставил мучиться бедную девочку.
Краем глаза он увидел, что подъехала «Скорая помощь», из которой вышли двое, женщина-бурятка, по-видимому, врач и молодой русский парнишка. Шофер тоже вышел из машины, вдвоем с парнем выкатили носилки и стали ждать.
Всего ожидал Юрий Будаевич, но только не этого. Олю вынесли на носилках, она лежала белая-белая, даже казалось, что она мертва. Рядом с не менее белым лицом шел Доржо. Врач, увидев Олю, что-то сказала, ребята рванулись вперед, переложили Ольгу на каталку и поместили в машину.
– Доржо, что такое? – только и успел спросить сына отец, как он крепко обнял отца и сел в машину «Скорой помощи».
Юрий Будаевич двинулся следом. Он был ошеломлен, ведь совсем недавно Оля чувствовала себя намного лучше, а тут помертвела вся.
После, услышав страшный диагноз «рак желудка», который поставили сначала курортные врачи, который подтвердили и местные врачи, жизнь как будто остановилась для всех.
– Как, за что ей такое? Ведь она никому не сделала ничего плохого? Это же ангел, а не человек, – плакала Эмма Сергеевна, уложив малышей спать. Мужчины были на работе, и она одна целыми
Доржо враз как-то осунулся, похудел, все свободное время проводил возле жены в больнице. Каждый раз он замечал, что жене все хуже и хуже. Лекарства помогали все меньше и меньше, операция тоже не принесла облегчения. Лекарства доставали любыми путями, за них платили бешеные деньги, они поддерживали ее на какое-то время, затем все начиналось сначала. Но тем не менее хороший уход, сильные лекарства помогли Оле продержаться несколько месяцев. Когда мальчишкам исполнилось два года, Олю уже окончательно выписали из больницы.
– Я сожалею, но уже ничем мы не можем ей помочь. Пусть последние дни проведет дома, рядом с вами, детьми, – избегая его взгляда сказал врач, который лечил Олю. – К сожалению, медицина еще бессильна перед этим заболеванием.
Когда Доржо сказал Ольге, что ее выписывают домой, ненадолго, чтобы отдохнула от уколов, Оля сразу все поняла. За несколько месяцев, проведенных в больнице, она уже знала, в каких случаях отправляют домой. Но она сделала вид, что поверила мужу, и, несмотря на сильную боль, раздиравшую ее, она смогла быть веселой и бодрой при встрече с детьми и родителями.
Ей отвели отдельную, самую большую и уютную комнату. Рядом поставили кровать для Доржо. Он взял отпуск на работе и сутками находился возле угасающей с каждым днем любимой. Мальчишки сильно не тревожили маму, за время пребывания мамы в больнице они успели ее позабыть, хотя Доржо и старался как можно чаще возить их к матери.
– Может, оно и к лучшему, – думал он. – Не будут так переживать, когда ее не станет.
При этой мысли на Доржо накатили рыдания, которых он не смог сдержать. Он вышел из комнаты на балкон и там дал волю слезам. Вышедший за ним следом отец тоже не мог сдержать рыданий, видя, как убивается сын. Ему и самому было до слез жалко невестку, этого солнечного доброго человечка, которая в жизни и мухи не обидела. Оба обнялись, и у сына вырвался стон:
– Почему, пап? Почему она? Она же не жила еще нисколько? Почему все так несправедливо? Почему не я заболел? Ведь Оленька так нужна мальчишкам, как они будут без нее, без мамы?
Юрий Будаевич обнимал сына, слезы текли по лицу, сказать ему было нечего. Он и сам не раз себя спрашивал, почему не он, уже достаточно поживший человек, почему эта маленькая девочка обречена на смерть?
Эмма Сергеевна, выглянув на балкон, все поняла и не стала мешать. Она прошла на кухню, заварила успокаивающий чай, приняла таблетку. Никогда не принимавшие никаких таблеток, в последнее время все начали принимать успокоительное и снотворное, так как без них было не уснуть.
Конец наступил через три недели. Мальчишек за неделю до этого отправили в деревню, к Михаилу. Ольга сама попросила их увезти из дома.
– Я не хочу, чтобы они видели меня мертвой, не хочу, чтобы они были здесь, когда смерть придет за мной. Пускай играют, бегают, они не должны видеть горя, слез, они же ведь еще такие маленькие, – еле слышно, с перерывами, отдыхая, тихо сказала Оля всем родным, попросив их собраться всем вместе. Я чувствую, осталось совсем немного, может сегодня, может завтра, пусть их не будет здесь.