Счастье Раду Красивого
Шрифт:
"Напрасные ухищрения, - будто произнёс кто-то у меня в голове.
– Твоя власть над султаном кончилась. Совсем кончилась. Теперь, если попросишь его о помощи, то он согласится помочь тебе только из жалости, по старой памяти".
Эта осень сдувала с меня последние следы моей юной красоты, как ветер сдувает с дерева последние листья, но дереву лучше, потому что весной оно снова зеленеет и как будто помолодеет, а человек на такое не способен.
"Значит, я могу по-настоящему рассчитывать лишь на себя и на золото в своих сундуках", - думалось мне, поэтому следовало приложить
Я мог бы похвалить себя, потому что вёл к Букурешть большее число воинов, чем рассчитывал. Я обещал Стойке и другим боярам привести десять тысяч, а вёл тринадцать, но теперь мне всё равно казалось мало.
Пешие воины продвигались по дороге довольно медленно, поэтому я, сопровождая их, также успевал объехать все окрестные деревни и призывал жителей на войну.
– Молдаване осадили нашу столицу. Помогите её отстоять, - говорил я, и меня слушались. Охотно. И это казалось так странно, ведь одиннадцать лет назад, когда в эту страну пришёл юный и красивый Раду, его никто здесь не любил, и никто не хотел слушаться, а теперь крестьяне видели перед собой уже не юного, постаревшего Раду, но, услышав его слова, вооружались, кто чем мог, и шли вслед, чтобы примкнуть к войску.
Так я собрал ещё шесть тысяч, но и этого мне казалось мало.
* * *
Я выполнил всё, что обещал, и даже больше. Обещал привести подмогу через пять дней и привёл, и это вселяло в меня уверенность, что Букурешть не будет взят, но в полдень пятого дня, когда до города уже оставалось совсем не много, впереди на горизонте показались клубы чёрного дыма, поднимавшегося в серое небо.
Я вздрогнул, а затем привстал на стременах, чтобы разглядеть дым. В сердце появилось очень нехорошее предчувствие, но прежде, чем оно успело оформиться в мысль, я опустился в седло и сказал себе: "Это ничего не значит. Не значит, что город взят. Возможно, люди Штефана подожгли пригород. Или это сделали сами обороняющиеся, когда молдаване попробовали подступиться к стенам. Этот дым ничего не значит".
Я повторил себе это множество раз. И ещё - что Бог не мог быть настолько немилосерден и отобрать у меня сразу всех любимых мною людей. Ведь все они остались в Букурешть! Все! Значит, этот город не мог быть взят молдаванами. Не мог. А если Бог допустил это, зачем же помог мне собрать подмогу и выполнить все мои обещания? "Нет, Он не мог допустить. Не мог", - мысленно твердил я, следуя впереди войска, которое мне хотелось бросить, чтобы мчаться вперёд и выяснить, что случилось.
Разумеется, к Букурешть отправилась разведка - конный турецкий отряд, - которая вскоре вернулась с докладом. Я выслушал его, сидя в седле, окружённый пешими турецкими начальниками низкого ранга, которые помогали мне управляться с нанятым войском.
Разведчики сообщили, что действительно горит пригород. А ещё они сказали, что восточные ворота у города открыты, но нам не войти, потому что неподалёку в поле возле леса стоит молдавское войско.
– У них много коней, - доложил начальник разведывательного отряда.
– Значит, это та самая конница, которая была здесь
– Мы также видели возы, - продолжал рассказывать турок.
– Очень много возов. Мы думаем, они нагружены добычей.
– Это не обязательно означает, что город был взят, - ответил я, будто продолжая убеждать самого себя, что Бог не мог позволить молдаванам разом взять в плен всех людей, которые мне дороги.
– Вероятно, горожане откупились от осаждавших. На возах может быть не добыча, а откуп.
Турок смотрел на меня выжидательно. В его взгляде отразился вопрос: "Так битва состоится или нет?"
И вдруг я поймал себя на том, что готов поступить так же, как в прошлый раз, когда из-за нерешительности проиграл. Предполагая, что жители Букурешть не ограблены, а откупились, я будто стремился найти предлог не нападать на молдаван.
"Если на возах откуп, значит, ни моя жена, ни мои дети, ни воспитанники, ни кто-то другой из оставшихся во дворце не попал в плен, - рассуждал я, но тут же сам спросил себя.
– А если на возах добыча? Тогда всё наоборот, и если я не нападу на молдаван сейчас, то упущу последнюю возможность освободить всех".
Мне хотелось сказать разведчикам: "Добудьте мне пленника, который скажет, был ли взят город", - но я тут же одёрнул себя: "Опять ты поступаешь так же, как в прошлый раз. Тянешь время! Неужели, горький опыт ничему тебя не учит!? Ничему!?"
Я оглядел пеших турецких командиров и решительно произнёс:
– Сворачиваем с дороги направо. Дальше мы пойдём через лес. Я знаю этот лес, ведь это мои охотничьи угодья. Мы выйдем из леса и нападём на врагов. Деревья не позволят им использовать против нас конницу. Мы будем на равных. И если вы победите, то всё, что находится на возах, я отдам вам в награду.
* * *
Я вёл турецкое войско по лесной дороге, которая и вправду была мне знакома. Чёрные деревья, высившиеся вдоль обочин справа и слева, стояли так плотно, что казались стеной. Под ними всё было закрыто жёлто-бурым ковром опавших листьев, и такими же листьями была покрыта дорога, где едва просматривались две колеи от тележных колёс. Под копытами моего коня то и дело ломался тонкий ледок, покрывавший лужи в колеях, и я радовался этому обстоятельству: если лёд был цел, значит, за минувшие сутки никто не проходил тут до нас, в том числе враги.
Даже в мирное время этой дорогой пользовались нечасто, но я хорошо помнил, как однажды возвращался по ней в Букурешть с охоты, а вслед за мной и моими спутниками ехала телега, везшая две кабаньи туши. Правда, ни тот, ни другой кабан не "удостоился" чести пасть от государевой руки. В ту охоту я оказался лишь наблюдателем.
"Ещё немного и дорога повернёт налево, - вспоминалось мне, - а затем лес начнёт редеть, и где-то там будут молдаване". Вот почему, хотя нетронутый лёд в лужах говорил об отсутствии опасности, мои воины получили приказ снять щиты со спин и нести в руках, чтобы быстро загородиться, если вдруг из-за деревьев полетят стрелы. У меня уже появилась привычка ждать самого худшего, поэтому я не оказался бы удивлён, если б молдаване заметили моё войско раньше, чем я - их.