Счастье взаимной любви
Шрифт:
Она обернулась.
В сереньком костюме при тонированных очках перед ней стоял папашка Штром, а рядом низкорослый мужчина, прятавший под пиджаком какой-то прибор — фотоаппарат, наверное.
— Поди сюда, Плотникова, — негромко, но очень требовательно сказал Штром.
С невероятным трудом она удержалась от грубости. Ей хотелось крикнуть: «А пошел ты к черту, сука!», но слова застряли у нее в горле, потому что ни к чему хорошему это привести не могло и надо было искать другие способы отвязаться от
Аня заставила себя улыбнуться и проговорила уверенно:
— Паспорт у меня с собой. И в нем прописка. Я прописалась.
— Знаю, знаю, — рассеянно ответил Штром. — Молодец, что прописалась. У меня к тебе небольшая просьба.
— А я в туалет хочу! — тут же придумала она отговорку. Штром чуть не подавился от смеха.
— Наши желания совпадают. Я тоже хочу в туалет. Но войти туда не могу, потому что он дамский.
Аня ничего не поняла, а Штром отвел ее в сторону, все время озираясь на двери женского туалета.
— Вот что, Плотникова. Зайди, пожалуйста, сейчас в туалет, там увидишь девицу цыганского типа, но она не цыганка… Розовое платье, красные туфли, а в руках черный кейс с номерным замком. Зайдешь и скажешь ей…
— А зачем мне это надо? — капризно спросила Аня.
— А затем, — раздраженно сказал Штром, — что, если ты этого пустяка не сделаешь, я тебе такую жизнь устрою — ведьмы в аду не позавидуют! Это ж ерундовая личная просьба — зайти и сказать от меня цыганке пару слов!
— Ну а все-таки, зачем? — поломалась Аня, чувствуя свою неожиданную значительность.
— Затем, что цыганка в туалете спряталась, сидит там два часа, а у нас ни одной инспекторши в юбке под рукой! Сколько мы тут торчать будем, до ночи, что ли?! Нет у нас времени.
Его напарник с фотоаппаратом под полой добавил, подбадривая Аню:
— Нам ее жареной взять надо.
Из этого пояснения Аня ничего не поняла, задание Штрома оказалось пустяковым, но следовало покапризничать.
— Я-то скажу, что вам надо, а вдруг она мне по морде? Да еще бритвой?
— Она так напугана, что мочится кипятком уже несколько часов, — быстро проговорил Штром. — И скажи, чтоб вылезала. От моего имени скажи. Никаких своих подельщиков она не дождется, никто у нее товар не примет и из сортира не вынесет. Чем быстрей выйдет оттуда, тем лучше. Она знает, что я свое слово держу. Иди. Ты тоже внакладе не останешься, за мной не заржавеет.
— Ладно, иду.
Неторопливо пошагав к туалету, Аня подумала, что от этой услуги всесильному папашке Штрому ее не убудет, а синеглазый парень из кафе еще не успеет уйти, пока она передаст неизвестной цыганке сообщение инспектора. И все это совсем даже неплохо, поскольку одна прописка от липучего приставания Штрома никого еще не спасала — тут же начнет привязываться насчет трудоустройства или учебы, а коль всего этого нет,
В туалете оказалось около дюжины торопливых, как всегда на вокзале, взволнованных женщин, но девицу Аня увидела сразу. В ярком платье, иссиня-черная, она смахивала на натуральную цыганку, но была скорее с Кавказа или откуда-то с юга. На ее горбоносом лице застыло откровенное отчаяние. Она стояла у раковины умывальника, бессмысленно мыла руки, споласкивала мокрое лицо и на всех входящих глядела через зеркало своими громадными глазами, в которых светился ужас. У ног ее стоял блестящий черный кейс с номерными замками.
Аня решила не ломать комедии, на все эти дела ей было глубоко наплевать, они даже интереса у нее не вызывали.
Она подошла к цыганке, встала рядом, повесила на крючок сумочку, включила воду и сказала, не глядя в лицо перепуганной женщине:
— Тебя папашка Штром снаружи ждет. Сказал: если сейчас выйдешь, тебе будет лучше.
Цыганка схватила ее за локоть мокрой рукой.
— Папашка Штром?! Самолично?! Ну, мне кранты!
— Да. Чем быстрей пойдешь, тем лучше.
— А ты кто? Сексот? — нервно спросила она.
— Да нет. Просто так, мимо шла.
— А Штрома знаешь?
— Кто его не знает!
Цыганка окинула Аню лихорадочным взглядом, словно пыталась определить, что из себя представляет незнакомка и не она ли ее, цыганкино, спасение.
— Ты не прости Господи?
— Нет, не проститутка. Отстань.
— Извини, я влипла, понимаешь?
— Мне без разницы, — ответила Аня.
— Послушай, возьми этот кейс, а?
— Зачем?
— Вынеси отсюда! Они не заметят!
— Чепуху порешь.
— Возьми! Вынеси! Я хорошо заплачу! — Глаза цыганки сверкали, а мокрая рука дрожала на локте Ани.
— Я тебя завтра найду и «зелеными» заплачу!
— Не получится, — спокойно ответила Аня.
— Да почему?!
— Папашка сказал, что в руках у тебя черный кейс.
— Да наколем мы папашку! Откроем кейс, вынем что надо, сунешь себе под юбку и вынесешь! А завтра в два приходи сюда! Принесешь и получишь полный расчет! Двести долларов!
— Штром меня на выходе прихватит.
— Так ты ж не из его компании! — Вряд ли цыганка понимала, что предлагала, план ее был явно несуразен и в любых случаях безнадежен.
— Все равно. Как увидит, что иду раскорякой, смекнет, что под юбкой кубышка, так и возьмет.
— Ну, попробуем, а? Пятьсот долларов! Двести сейчас дам, больше у меня нет!
Из лакированной сумочки она выдернула кошелек, вывернула его, тут же достав двести долларов — две бумажки по сотне. Приличные деньги. За них приходилось пять суббот подряд кувыркаться на кровати с братьями-циркачами.