Счастливая черкеска
Шрифт:
Она слабо улыбнулась.
— Более того! — сказал я уже решительней. — Можно предполагать, что невольных похитителей было двое: второй пытался машину подталкивать сзади… догадываетесь, кто это?
Татьяна Владимировна только слегка повела головой: мол, кто же?
— Юрий Михайлович! — твердо сказал я. — Наш мэр!
Плечи под темным платком у неё слегка шевельнулись, усталый взгляд только чуть повеселел…
Но как она потом ожила, как у неё зажглись глаза, как буквально помолодела, когда я приступил к основной цели визита — начал расспрашивать её о Кантемировых:
— Юрию Владимировичу симпатизировал ещё их отец
Есть такая расхожая фраза: «следы былой красоты». Как нельзя больше подходила она в ту минуту к Татьяне Владимировне: она прямо-таки преобразилась — так вдохновили её воспоминания молодости. И как было не умилиться этим её словам, которых, стало ясно, очень мне не хватало для полного знания истории славного осетинского рода: рыцари рыцарями, но все они были «цирковыми», тем более второе поколение, все представители которого уже «родились в опилках». Как все-таки хорошо, что догадался, наконец, напроситься на беседу с Татьяной Владимировной! Как здорово, что она, хоть прихварывала, согласилась поговорить — теперь-то понятно, почему!
В который раз извинился, растроганно пожелал ей поскорей поправиться, а когда вышел в приемную, едва уклонился от налетавшего на меня с кипой бурок на растопыренных под ними руках главного администратора цирка на Цветном Владимира Ли, бывшего известного акробата.
— Видишь, даже руку пожать не могу, обе заняты, — сказал торопливо. — Англичане продляют контракт с Маирбеком, Максим Юрьич летит подписывать лично, а Маирбек просил передать с ним хотя бы три-четыре бурки: сам понимаешь, как должен джигит выглядеть!
— Дай хоть сюда руку положу, — попросил я шутливо, определяя поверх бурок свою пятерню. — Будем считать: сердечный привет нашим молодцам-осетинам!
— Да что ты! — радовался Владимир Михайлович. — Такой вокруг них там ажиотаж. Англичане вообще не пускают на остров с парнокопытными, а тут — сами просят!
Слышал бы, и правда, Ирбек!
— Молодец Марик, молодец! — радостно согласился на другом конце провода, как раньше говаривали, Мухтарбек, оставшийся теперь «в седле» старшим из династии Кантемировых. — Не только ребятам не дает спуску, он сам, знаешь, все прибавляет мастерства. Если уж англичане не отпускают, ты же понимаешь, что это значит. Главные в мире законодатели верховой езды!
… Совпадение, конечно.
Но через несколько часов я поднимался на третий этаж краснодарской Академии маркетинга и социально-информационных технологий, где вот-вот должна была начаться «Международная научно-практическая конференция» — так это громко называлось — на дорогую сердцу кубанца тему: «Научно-творческое
Прах знаменитого земляка, перенесенный с кладбища в Ольшанах, где теперь все меньше остается русских могил, находится пока в подвалах посольства Российской Федерации в Праге, но душа, душа-то — конечно же она здесь, в любимом его Екатеринодаре. Тем более — в такой день.
Это ведь наверняка и ему, крупнейшему ученому-историку, вместе с другими сородичами долгие годы маявшемуся на чужбине, обязаны мы девизом для будущего, каким они его видели через многие годы, кубанского казачества: «Слово. Меч. Перо. Техника.» Само собой, «Слово» — Божие. «Меч», в первую голову — духовный. «Перо» — как продолжение этого меча. «Техника» — необходимость идти вровень со временем.
Получивши внушительный, какие вручали, спасибо, участникам конференции, сборник научных статей, заглянуть в него попытался ещё на пороге аудитории, только потом оглядел благородное собрание, размышляя, к кому бы, на станичный лад выражаясь, присоседиться… но нет, нет!.. Лица были сплошь незнакомые. Чуть ли не штатное «перекати-поле», оторвался я от родной Кубани, хотя она всегда со мной и во мне, ой, оторвался: то Москва со Звенигородом, то, случается до сих пор, Сибирь, то — долгое и непростое майкопское житье. «У черкесов», как предки говаривали, хотя тогда под этим имели в виду само собою аулы, а не столицу, как в случае со мною, Республики.
Дотошный коренной кубанец, каких мало осталось после всех наших бед и потрясений, может тут меня упрекнуть. Уж если на то пошло, скажет, то прадеды наши произнесли бы: «у азият». Знаю, милые, знаю, но в наше архи-демократическое время, когда старое наше русское «терпение» везде и всюду заменено новомодной «толерантностью», я и предыдущим абзацем уже наскреб себе «на орехи»…
Увидал вдруг, как сидевший за школярским, за узким студенческим столом на краю скамьи неподалеку от двери крепкий бородач отодвигает разложенные перед собой книжечки чуть в вбочок и сам к ним поближе перемещается: вполне понятный жест дружелюбия. Благодарно кивнул, пошел к нему, примостился рядом и только тут вдруг узнал его: Иван Григорьевич Федоренко, батюшки! Кубанский наш нынешний Геродот.
Промелькнуло, как полтора десятка лет назад, когда начал снимать тут фильм «Вольная Кубань», не пожелал мне пособить, потому что, сказали, показался ему «красным»…
Может, с тех пор что-то, и правда, изменилось? Пока судили-рядили казачки, кто из нас да какого цвета, на загорбке черномазых «шахтериков» торжественно въехали во власть голубые да серые, беды наши!
С любопытством глянув друг дружке в глаза, поручкались, и тут же оба ну, прямо-таки нетерпеливо вернулись к «Научно-творческому наследию Федора Андреевича Щербины…» Как нам без него?
Многое в будущем устройстве родины пытались наши невольные изгнанники предусмотреть, но до самых, может быть, насущных теперь вопросов тогда так и не додумались…
Тут невольно хочется вспомнить давнюю, ещё в «советское» время написанную повесть «Брат, найди брата». По ней потом, в родной моей Отрадной, студия Довженко сняла фильм с таким же названием. Была потом дважды по Центральному телевидению прошедшая часовая передача из нашего Предгорья. Рассказывал я, считай, о том же самом. И то же название ей дали: «Брат, найди брата». Очень всем это заглавие нравилось. Внушало надежду?