Счастливчик
Шрифт:
– Значит, время пришло, - заявил Павел.
Иммануил решительно поднялся с места.
– Завтра с раннего утра отправлюсь на вокзал и переговорю с начальником относительно вагона. Павел, поезжай к Евсею Фомичу, обсуди с ним всё, кроме даты отъезда.
– Варю с собой к Моховым возьмите, - посоветовала Инес. – Чтоб не напугалась сразу. А мне надо кое-какие вещи собрать в дорогу.
С заботливым и сосредоточенным лицом, Инна вышла из кабинета.
Павел порывисто обнял друга.
– Спасибо тебе. Вам обоим.
Вечером, уложив уставшую дочку спать и поручив ее заботам нянечки, Иммануил и Инна вышли в потемневший сад. Инес перебирала пальцами кисти кружевной шали.
– Как ты думаешь, Вера сможет
Инна посмотрела на спокойное море.
– Раньше она очень любила Павла, - будто отвечая самой себе, отозвалась Инна. – Была готова бороться против родителей за свою любовь. Но тогда ее семья не находилась в такой опасности. Я давно с ней не общалась. Таша говорила, что Вера отчаялась. Я не знаю, к чему может привести отчаяние плена и утраченных надежд. Но, думаю, в ее случае - не к смирению. Вера хоть и высокородная царевна, но она крепкий орешек. Изумруд.
Княгиня посмотрела в глаза мужу.
– Я не уверена, что Павлу удастся авантюра. Я не уверена, что Вера готова бросить всех и следовать за ним. Тут слишком много зависит от обстоятельств. Но я буду надеяться на лучшее. И ждать Павла обратно - с Верой.
На следующий день, едва рассвело, Иммануил покинул имение, направляясь к Ялте и дальше, в Симферополь. Дело было таким опасным, что молодой Бахетов собирался решить вопрос с организацией вагона лично.
А на семейном завтраке в Кореизе Никитины и Бахетовы приняли решение об отъезде за границу на приближающемся броненосце.
Через несколько дней семья крестьянина Мохова окончательно собралась в путь. Телеги с тщательно упакованным скарбом были готовы, как и лошади и карета для Вареньки и детей. Ночевать девушку оставили у Евсея Фомича - садовница пришлась по нраву младшей дочери крестьянина и девушки не желали расставаться.
Вечером накануне отъезда к Павлу, который с помощью Иммануила перепроверял собранные вещи, зашла Инна с двумя объемными сумками.
– Синяя для Вареньки, отдашь супруге Евсея Фомича, - Инна показала тонким пальчиком, будто не доверяя способностям мужчин различать цвета. – А вот эта, зеленая – для Веры. Там одежда крестьянская и городская, мыло и всякие мелочи дамские. И костюм корнета, мужской, если нужно будет верхом отправляться. Это ее личная форма, подогнанная и обкатанная, я только знаки отличия сняла на всякий случай.
– Вера умеет верхом в мужском мундире? – удивился Иммануил.
– Да, любимый, - невинно улыбнулась Инна. – Мы тоже затевали комедии с переодеванием.
Несмотря на серьезность момента, друзья рассмеялись.
– Спасибо, милая кузина, - Павел от души расцеловал княгиню в розовеющие щеки. – Надеюсь, нам все это пригодится.
– Я тоже надеюсь, – отозвалась Инна. – Мы задержим отплытие броненосца насколько сможем. Убедим бабушку подождать. Ты только возвращайся, дорогой брат.
Еще затемно две нагруженные телеги и ландо, сопровождаемые шестью вооруженными всадниками, отправились из Кореиза. Павел не стал прощаться с другом и родными. Долгие проводы – лишние слезы. Все слова были сказаны накануне.
В ландо разместили Вареньку, одетую крестьянкой, супругу Евсея Фомича и младшую дочь с сыном, тринадцати и десяти лет. Остальные крестьяне, во главе с хозяином, предпочли находиться в телегах, со своим скарбом. Великий князь Павел, верхом, с любимой винтовкой и в простой солдатской форме, внимательно следил за окрестностями – в случае нападения пришлось бы действовать решительно. К счастью, на многочисленных родственников крестьянина Мохова никто не польстился, и к вечеру они достигли Симферополя.
Управляющий железнодорожной станции, из «бывших», но умных и потому сохранивших пост, не нарушил слова, данного князю Бахетову. Один из «господских» вагонов был прицеплен
Крестьяне подозрительно осматривались в вагонных купе, хоть и приведенных к стандартному виду, но не лишенных комфорта. На платформе Евсей Фомич внезапно встретил знакомого мужика Залётова с семьёй, который на свой страх и риск также желал отправиться на историческую родину, в Поволжье. Бабы и дети испуганно сгрудились вокруг узлов и сундуков, опасливо таращились на матросню. Заручившись согласием Павла, Евсей Фомич пригласил Залётовых в вагон - места там оказалось достаточно, к тому же, крестьяне чувствовали себя спокойнее в тесноте. Моховы сами еще не окончательно поверили в то, что им предстоит не длительный путь в телегах, а на поезде, в оплаченном бывшими господами вагоне. Соседство вооруженных до зубов бравых защитников революции крестьян пугало, но подумав, Евсей Фомич философски выразился по проблеме:
– Авось другие бандюганы по дороге не нападут, – и размашисто перекрестился.
Под оглушительный свист и клубы дыма из-под колес и громогласное матросское «Ура!» состав двинулся на север.
Путешествие началось удачно. Павел, в своей потертой солдатской форме, затерялся среди пестрой крестьянской толпы. По вагону носились дети. Где-то уже пыхтел самовар. На тюках сидели бабы, игнорируя удобные кожаные сидения. Окружение настроило Павла на веселый лад – крестьяне были настолько убедительны и натуральны, что не вызвали никаких подозрений даже у зашедшего из соседнего вагона командира красноармейцев. Бравый матрос оглядел деревенскую толпу, осведомился у Евсея Фомича о конечном пункте их поездки и молча удалился. Вернулся он спустя полчаса с вопросом, не потеснится ли их семья, чтобы вместить нескольких матросов, которые никак уже не помещались в целиком заполненных бойцами вагонах. Старший Мохов почесал в затылке и согласился. Командир обещал прислать самых надежных товарищей, которые поклялись руки не распускать и на драки не провоцировать. Павел подозревал, что командир таким изящным образом решил приставить наблюдателей, и на всякий случай присмотреть за крестьянами – вдруг переодетые контрреволюционеры. Матросы, действительно, оказались смирными, с удовольствием откушали предложенного чаю из горячего самовара, свалили тощие вещевые мешки на указанные места и дисциплинированно удалились курить махорку в тамбур, а после и вовсе ушли к товарищам. Вернулись они лишь за полночь, чтобы тихо пробраться в постели.
Павел присматривался к своим спутникам. Слушал степенные размышления Евсея Фомича, его старшего брата, взрослого сына и шурина о крестьянском хозяйстве, разные истории из жизни и планы на будущее, запоминал звучание их неторопливой речи с чуть заметным малороссийским говором. Потом переходил в вагон матросов. Там рассуждения были совсем иные – о революции, о несознательности населения, о новой власти. Часто бойцы вскакивали со своих мест, горячо ссорясь из-за внезапно возникших разногласий, звали комиссара, который умело переводил спор в ярость против «старого режима». Павел и тут внимательно наблюдал, впитывал информацию, пытался понять основы нового учения. Великий князь и раньше приглядывался к другим сословиям, подсаживаясь к солдатским кострам, интересовался бытом и жизнью своих крестьян. Матросы моментально почувствовали в Павле военного. Великий князь не отрицал, признавшись, что участвовал в компании в Пруссии, а потом был отправлен на кавказский фронт. Загар, заботливо выращенная борода и простая форма маскировали благородное происхождение, а манеры Павел легко копировал, быстро становясь «своим» в любом окружении, словно хамелеон, меняя окраску на разном фоне.