Счастливчик
Шрифт:
Старательно изображая равнодушие, Павел выслушивал скабрезные рассуждения молодых солдат о царевнах. Младших, Надежду и Любовь, красноармейцы шумно одобряли, оценивали их внешность, светские манеры и остроумную речь. Видимо, благородные девушки смело общались и давали отпор, вызывая ответную положительную реакцию. Однако по поводу Веры охранники были единодушны: странная, вялая, будто неживая, «вся в мать, та тож как взглянет - мороз по коже». Павел никак не мог представить по описаниям ту Веру, которую хорошо
Свободная смена дожидалась обеда, расположившись во дворе позади дома на прогретых солнцем толстых смолистых бревнах. Кто-то играл в карты, местный умелец рассказывал, как ловчее наладить ось на телеге. Павел лениво обстругивал палочку, чтобы вытаскивать из углей пропеченную картошку. К группе приблизился комендант.
– Кто пойдет пилить бревна с арестантом? – без предисловий поинтересовался у мужчин.
Охранники переглянулись.
– Вроде француз с ним всегда?
– Живот прихватило французу. К доктору своему поковылял.
Красноармейцы засмеялись. Павел встал, стряхивая со штанов светлые кудрявые стружки.
– Я пойду, надо размяться перед обедом. Хлипкий народ эти французы. А туда же, воевать!
Комендант улыбнулся, хлопнул Павла по плечу.
– До чего ж ты спорый, товарищ Дмитриев! На любую работу готов. Вот с белыми разберемся – в партию тебя рекомендую.
– Спорый - на дело скорый, - отшутился Павел, но Егорьевский заметил его серьезный взгляд и понял по-своему. Кивнул, указал в направлении невысокой поленницы, куда уже подходил «гражданин полковник» в выцветшей гимнастерке и сдвинутой на затылок фуражке.
Государь поздоровался с новым помощником, не глядя в глаза. Вблизи Павел с огорчением подметил, как сильно постарел Федор Николаевич с тех пор, как они общались в Ставке.
Мужчины быстро приноровились к темпу и друг к другу, что было неудивительно, ведь раньше Павел с дядей частенько проводили время за распиловкой. Работа закипела.
– А не сделать ли нам перерыв? Я бы покурил, - предложил государь через час активного труда.
– Поддерживаю, - улыбнулся Павел и отпустил рукоять пилы.
Федор Николаевич вдруг поднял голову, взглянул в темно-карие глаза высокого худого «красноармейца».
– Неужели охранники освоили французский язык? – с недоумением рассматривая молодого человека, поинтересовался государь.
– Ну что вы, дядя, - весело отозвался Павел, радуясь оплошности Федора Николаевича, который заговорил с ним, как со своим обычным партнером по заготовке дров, швейцарцем Гильбертом, по-французски. – Тех, кто внятно говорит по-русски и знает грамоту, сразу повышают по службе. А вы говорите – французский!
Взгляд государя потеплел.
– Павлуша, - тихо произнес Федор Николаевич.
От
– Обнял бы тебя, негодника, - сказал тем временем государь, незаметно смахивая слезы с уголков глаз. – Да соглядатаи разгадают инкогнито. Ты как здесь оказался? Геройствуешь?
– Так точно, ваше величество, - бодро согласился Павел. – Осуществляю шпионскую деятельность в тылу врага.
Государь улыбнулся, его блеклые глаза вдруг наполнились светом, просветлели и поголубели, он распрямился и словно чуть помолодел.
– Давно ли?
– Две недели, Федор Николаевич. Рассматриваю несколько вариантов спасения семьи.
Государь покачал головой.
– Grand-maman Ольга Александровна привела броненосец в Севастополь, специально для вас, - поделился информацией Павел.
– Ты знаешь историю, Павлуша. Из застенок революции путь не заграницу, а на плаху, - государь прищурился на кучку курящих у забора охранников. – И неужели ты так плохо понимаешь меня? Как сам считаешь, могу я унизиться до побега?
Павел не смог выдержать пристальный мудрый взгляд дяди и отвел глаза.
– Понимаешь… - кивнул Федор Николаевич, улыбаясь в усы. – Я всегда знал, что ты мне близок. Потому и люблю, несмотря ни на что. Уверен, ты не собираешься тащить меня из-под ареста.
Государь поднялся с бревна, на котором они сидели и курили, и направился обратно к поленнице.
– Так с чем тогда пожаловал? Свидеться напоследок? – продолжил разговор Федор Николаевич, задавая неторопливый размеренный темп работе, во время которой можно было общаться.
– Отдайте за меня Веру, ваше величество, - выпалил Павел, нажимая на рукоять.
Пила взвизгнула, добавив значимости словам. Государь исподлобья взглянул на родственника.
– Каков наглец! Так и отдать?
– Я уже сватался, потому не вижу смысла в долгих объяснениях. Я сберегу вашу дочь. Обвенчаюсь, как только появится возможность. Вера будет со мной счастлива.
– Ну, рыцарь, - покачал головой государь.
– Явился, значит, вызволять девицу из темницы? А если невеста откажет?
– Я уверен, что великая княжна из чувства долга будет настаивать на том, чтобы остаться с вами. Но вы отец, читайте в ее душе, Федор Николаевич. Она любит меня.
– А тебе-то это зачем, Павлуша? Она любит, а любишь ли ты?
– Я обещал вашей дочери защиту и преданность, - упрямо наклонил голову Павел. – И не отступлюсь. Поговорите с великой княжной наедине, прошу вас, дядя.
Федор Николаевич развел руками, отставляя пилу.
– Я заведу разговор, если смогу.
К ним подошел конвой.