Счастливчик
Шрифт:
Благополучно миновали Запорожье и Юзовку, через Луганск въехали в Советскую Россию. Состав направлялся к Поволжью, относительно спокойному от атак белой гвардии, всё противостояние сосредоточилось на Урале. К поезду, состоящему сплошь из вооруженных матросов, да еще с революционными лозунгами, нигде не проявляли особенных претензий и пропускали без тщательной проверки документов. Несколько раз даже встречали с ответными митингами прямо на перроне в поддержку «Красного Урала».
В Саратове шумно выгрузились Залётовы. Павел вздохнул, искренне желая большой семье прижиться в Поволжье. Девки у Залётовых оказались знатными певуньями и так пели по вечерам, что
Перестук колес и храп из соседнего купе перебивали сон. Павел смотрел в темное окно, ощущая себя частью движущегося вперед железного состава. Обычно великий князь так и сидел полночи, пока усталость не валила его на постель. Хорошо, что крестьяне имели привычку крепкого дневного сна, и Павел добирал эти ночные бессонные часы, заваливаясь с семьей после обеда,и в результате чувствовал себя вполне бодрым.
Мыслей было даже слишком много. Павел редко позволял идти на поводу своих чувств. Всегда, когда эмоции затмевали разум, из этого не выходило ничего хорошего. То же убийство мужика Еремея Заплатина он совершил, ослепленный белой жгучей яростью, с невероятным удовольствием метко всаживая в цель пули, одну за другой. Раскаяния за содеянное Павел не чувствовал – то темное зло, что таилось в крестьянине и грозило вот-вот прорваться, то колдовское влияние, что имел мужик не только на государеву семью, но и на Иммануила, не давало великому князю права на бездействие. Но и отрицать того, что убийство сыграло роль детонатора в дальнейшей истории, он тоже не мог.
Вот и сейчас, отправившись в опасное и долгое путешествие через всю страну, ввязав в авантюру ни в чем не повинную глупенькую Вареньку, Павел понимал, что это опять, хоть и обдуманный и логически объясненный всем и себе самому, но замешанный на эмоциях шаг.
Великий князь не раз давал понять царевне, что она может на него надеяться. Павел бесконечно ценил Веру за ее преданность. Великая княжна обожала кузена с детства, оказалась верна в юности, добивалась его благосклонности и почти довела до венца. Он восхищался ее характером, дерзостью, пылкостью и зарождающейся женской силой, и в то же время – ее нежностью и чистотой. Павел был уверен, что царевна до сих пор любит и ждет, несмотря ни на что. Он был обязан оправдать ожидания, это был его долг мужчины, великого князя и жениха, которому невеста вопреки воле родителей так и не сказала «нет».
Но чувства к Вере как к будущей жене у Павла были противоречивыми. Он, бесспорно, находил ее изысканной и милой, замечал ослепительную чистую кожу и белые зубы, длинную шею, благородные линии девичьей фигуры. Она привлекала его, как мужчину. Несомненно, Вера была прекрасным выбором для супружества, но ни разу Павел не назвал свои чувства к невесте любовью. Любовь у него была головокружительная, всеобъемлющая, ядовитая и волшебная, как опиум. Серые глаза, черные волосы, невыносимо прекрасное лицо, изящество и грация восточного юноши. Страсть, горящая адским пламенем. Упрямый, невероятный, ласковый и жесткий, Иммануил. Имя, которое хотелось пить, как хмельной тягучий нектар, как хрустальные струи родника, как море.
Он пришел в ту ночь, когда Павел не мог заснуть, переволновавшись перед предстоящей поутру дорогой. Забрался через балкон в кабинет, одетый лишь в свой просторный шлафрок, дрожа от волнений и возбуждения.
– Не могу отпустить тебя, - обнял за шею, припал к груди, где тут же громко застучало сердце. – Хочу насытиться тобой, запомнить тебя, Павлик.
Выразительный голос Иммануила прозвучал так тихо и трогательно, что Павел без слов (звуки застряли где-то в горле, стянувшись в горький комок), подхватил друга под бедра, потащил от балкона к неширокой солдатской постели. По пути они потеряли халат, потому Павел
Он целовал всё его тело, стараясь запомнить шелковистость кожи и запах. Цветочный, словно поле тюльпанов и маков - от волос и за ушами, на кончиках пальцев и на шее. Горьковатая полынная нотка пота, хвойно-сосновая – на сгибах локтей и под острыми коленками. Чистый песок и нагретый солнцем камень – на спине и выступающих ребрах. Иммануил пах Крымом – так же гармонично, сумасводяще. От смеси ароматов кружилась голова, вызывая желание сотворить безрассудство. Павел провел подбородком внизу живота и увидел налитой возбужденный орган. Не думая, быстро провел по нему языком, по всей длине, и остановившись на открытой влажной головке, неожиданно почувствовал во рту недостающую нотку – солено-пряный, устричный вкус моря. Павел раньше этого не делал, но Иммануил баловал любовника подобными ласками, от понимания которых великий князь быстро терял контроль над телом и разумом, стонал и метался, говорил глупости, ничего не понимая от пронзительного удовольствия. Сейчас, стоило ему захватить губами упругую головку, как Иммануил выгнулся навстречу, призывно раздвинул ноги и простонал так сладко, что у Павла по спине прошла нервная дрожь, а в паху все закаменело от мгновенного напряжения.
Это оказалось весьма увлекательным занятием. Член у Иммануила был твердым, бархатистым и таким приятным для губ и языка. От неумелых и простых действий Павла Иммануил всхлипывал, сжимал пальцами плечи любовника. На напряженном органе обозначились вены, а на вершинке головки показались белесые капли. Павел обхватил его поудобнее у основания, испытывая неодолимое желание ритмично и глубоко погрузить торчащий влажный ствол в свое горло. Удалось это не с первого раза, но произвело впечатление - Иммануил задрожал всем телом, широко раздвинул колени, открывая полный доступ к своему телу. Никогда еще собственное имя не казалось Павлу таким звучным и прекрасным. Иммануил стонал, подаваясь бедрами, хаотично гладил и цеплялся за загорелые плечи друга. Павел обхватывал губами теплый орган, посасывал круглую набухшую головку, кончиком языка щекоча щелочку посередине. И вскоре отстранился, предчувствуя кульминацию, облизал с губ терпкую жидкость, легко приласкал пальцами поджавшиеся от возбуждения яйца и пульсирующее горячее отверстие. Иммануил внезапно выгнулся, точно насаживаясь на пальцы.
– Пожалуйста… – тихо всхлипнул он.
Павел обнял руками его длинные ровные ноги, надавливая мокрым от перевозбуждения членом на раскрывающийся вход, медленно погрузился, чуть не крича от охватившего его тело ликования, вырвал из Иммануила очередной блаженный стон. Им хватило лишь нескольких глубоких движений, чтобы одновременно забиться в волнах бесконечного восторга, обнимая друг друга, перемешивая запахи и влагу на своих телах.
Лежа в темноте спального вагона, Павел вспоминал вкус и запах Иммануила, его голос и страсть. Ритмичное движение поезда, наконец, принесло желанный сон, в котором снова виделся сероглазый князь, Крым, Архангельское.
А наяву поезд приближался к Уральску. На подходе к городу были спешно занавешены все окна, состав промчался мимо станции и, не останавливаясь, устремился дальше. Лишь утром Павел услышал, как командир матросов объяснил, что в Уральске стояла Белая Армия, а отбивать состав с боем у матросов не было приказа из Екатеринбурга.
Остановка на подъезде к Оренбургу была хоть и непродолжительной, но весьма интересной для Павла. Из окна своего отделения он наблюдал, как под покровом темноты из медленно двигающегося состава выскакивали матросы и споро отбегали в заранее обговоренные засады. Город оказался под властью казачьего атамана. Прибывшие бойцы составляли подкрепление собирающемуся атаковать «бандюганов» местному красному отряду.