Счастливый день везучего человека
Шрифт:
— Ты слышал, сын?
Мальчик молча повернулся и вышел, волоча за собой пригревшегося было Арбата.
— Большое спасибо! — Отец вышел вслед за сыном.
Обратно шли молча. Арбата вел отец. Мальчик глядел себе под ноги, он ни разу не поднял взгляда. Искоса поглядывая на него, отец, казалось, хотел что-то сказать. Арбат семенил впереди. Он уже забыл о страхе, которого натерпелся в собачьем царстве.
— Сынок, — наконец отец заговорил. — Теперь подарим Арбата той бабушке?
— Как хочешь…
Но старухи нигде не было видно, и они пошли дальше, опускаясь по улице
— Ребята, — обратился к ним мужчина, — вам нужна собака?
— А что? — спросил чернявый пацан.
— Я хочу вам подарить пса. Это мировой пес.
Пацаны разглядывали Арбата. Решалась его судьба. Он жмурился довольный и вилял хвостом.
— Какой-то он у, вас туберкулезный, — решил пацан почему-то.
Неожиданно Арбат заскулил: он потерял своего хозяина. А тот, не оглянувшись ни разу, уже спускался к висячему мосту.
— Да он еще маленький. Вырастет — во будет псина! Берите — даром ведь!
Это обстоятельство, видимо, разрешило сомнения.
— Ладно, заметано, — по-хозяйски распорядился чернявый, принимая поводок. — Может, на что сгодится.
— Вы его не обижайте, — крикнул мужчина уже с висячего моста. Пацаны стояли плотной кучкой, и Арбата не было видно.
И вдруг щенок громко заскулил. Казалось, он зарыдал вслед своим удаляющимся хозяевам…
Отец догнал сына уже далеко за мостом: тот углубился в реденький соснячок, отделяющий реку от безликих многоэтажных коробок. Мальчик шел так же понуро, не поднимая головы.
— Ну, вот и все, — нарочито бодрым голосом произнес отец заготовленную фразу. — Арбат в надежных руках.
Мальчик не отозвался. Неизвестно, слышал ли он сказанное.
— Ну, не переживай так, сынок. Мы купим собаку. Настоящую, породистую. Но не сейчас. Вот получим квартиру и купим. Я тебе это обещаю. И ты назовешь его Арбат, Буян, Дозор — как захочешь…
Мальчик вдруг посмотрел на отца, и отец осекся. У сына в глазах была мука; таких глаз у него отец не видел никогда.
Вечером, когда погасили свет, мальчик лежал на своей раскладушке, зарывшись в подушку лицом. Он плакал тихо-тихо, никто этого не слышал. И когда заснул, подушка была мокрой от слез.
Апперкот — король-удар
— Смотри: еще показываю. Усекай: хх-ух! С ударом выдыхаешь воздух. Да не так! Сколько тебя учить! Не дергай рукой, а бей. Жестко с разворота, корпусом. Всем корпусом, нога тоже в работе. Оп! О-оп! Работай!..
Два пацана лет тринадцати-четырнадцати — отрабатывали боксерские движения. Пыхтя, они старательно утаптывали зеленую майскую травку. Один крупный, черноволосый с большой головой и короткой стрижкой был учителем. Второй — светлый тонкий и прозрачный — учеником.
— Ну давай апперкот. Король-удар. Бьешь снизу от пояса и как бы зачерпываешь, зачерпываешь. Раз! раз!
Черноволосый круговым движением «зачерпывал» воздух, поднося кулак под нос своего хилого партнера. Тот моргал и смущенно улыбался.
— Да не боись, не боись. Удар поставлен четко. Не задену. — Хоп! — кулак повис прямо под носом
Черноволосому нравилась его роль: он упивался своей ловкостью. Его неповоротливый товарищ пытался повторить «король-удар».
— Да не так, не так! Как я тебя учил? Локоть прижат, движение плавное, круговое. Э-эх, плоховато получается. Не каждому дано, Сашок, не обижайся.
Сашок старательно повторял удар, но кулак его то не доходил, то пролетал условную горизонтальную линию, прочерченную в воздухе рукой учителя и как бы в нем повисшую, на уровне подбородка. От усердия или от беспомощности у него выступали на глазах слезы — дань неловкости и слабости.
— У меня получится, я еще дома потренируюсь, — тихо сказал он. — Пойдем, Андрей, опоздаем.
— Ладно, пошли. Боксист!.. Тебя бы на лапах [2] потаскать — быстрей бы научился. Меня тренер всегда на лапах таскает — видать, чует во мне перспективу. Всех — на мешки, а меня — на лапы. По полчаса гоняет. Вот школа! Пошли, сейчас посмотришь, как по-настоящему бьют…
Они подняли с травы свои куртки и перелезли через штакетник — не идти же к выходу из парка вкруговую, когда клуб — вот он, рядышком. Этажерка-девятиэтажка — целая деревня может разместиться в таком доме — первая в нескончаемом однообразном их ряду. И клуб тут же, на первом этаже. Пока на их микрорайон единственный. И неповторимый…
2
«Лапы» — тренировочный боксерский инвентарь.
— Вот в этом фильме четкий бокс, — Андрей меж тем заливал. — Я его два раза смотрел. Старый фильм…
— Там ведь профессиональный бокс, фильм-то американский.
— Американский, вроде. Но бокс там четкий. Вот так: на! на! на! — и он не сильно, но резко саданул своего приятеля в живот. Тот охнул и отскочил в сторону.
— Да не боись. Эх, чухан. Какой же из тебя, дистрофана, боксист? Че ты сконил?
— Я не сконил, ты просто неожиданно ударил.
— Да я и не ударил. Если бы я тебя, гнилого, ударил, ты бы счас отдыхал. Я ведь тебя учу немного, не обижайся. Понял? Натаскаю чуток на апперкоте, хуках, глухой защите, тогда и замолвлю словечко тренеру. А пока — мотай на ус. И главное, не кони.
Андрей снисходительно смотрел на товарища. Вот он, Андрей, идет сильный, спокойный, в себе уверенный. Под курткой — желтая олимпийка, под олимпийкой — мышцы. А этот что — гнилой. Дистрофан, а в боксеры рвется; пристал: познакомь да познакомь с тренером… А как познакомить. Он, тренер, и смотреть не будет на него, чухана. Но обещал, как-никак друг детства, вместе выросли, вместе ходят в один класс — седьмой «б»…
В фойе клуба было сумрачно и пусто. Фильм старый, сеанс дневной.
Буфет — на клюшке. А пить хотелось до одури. Урок бокса выгнал из них с потом запас воды. Оставался туалет, там был умывальник. И вода, холодная, прекрасная вода.