Счастливый случай. История о том, как раны обнажают душу

Комлева Катя

Обычно пересаженная кожа приживается в течение семи дней, тогда и делают первую перевязку. Она тоже проходила под общим наркозом и для меня по ощущениям ничем не отличалась от самих операций, процедуру подготовки к которым я уже описывала выше, каждый раз все по одному шаблону. Первая перевязка принесла хорошие новости – вся кожа прижилась

на 100 %, когда средний показатель примерно 85 %. Это была наша маленькая победа, наш первый шаг к выздоровлению.

* * *

Донорские участки невыносимо зудели, добавляя особого колорита моему больничному самочувствию. Представьте себе ощущение, что на вас очень неудобный колючий свитер, который вам еще и мал. И какое облегчение вы испытываете, когда его снимаете. Меня это ощущение не покидало очень долго, мне хотелось буквально снять с себя зудящую кожу, как тот самый колючий свитер. Но и тут выход был единственно неизбежный – «надо потерпеть».

Сон был редкой роскошью, так как меня и задолго до аварии начали мучать бессонницы. А тут еще и добавилась эта нескончаемая, перманентная боль, раздражающий зуд, бурлящая кровать, стонущие соседи, на которых было одновременно интересно и страшно взглянуть. Засыпать в основном получалось ближе к пяти утра, а в семь уже был подъем. Днем сон тоже был нестабильным и очень чутким – все боялась пропустить кого-то из навещавших, в общении с близкими я нуждалась больше всего.

Пересадку кожи пришлось проводить в два этапа, так как объем был слишком большим, а операция сопровождалась обильной потерей крови. После этого оставались только перевязки под наркозом, которые проводили два раза в неделю.

Про папу

За 37 дней, проведенных мной в реанимации, папа навещал меня 63 раза. То есть зачастую по нескольку раз в день. Он был мне необходим, он давал мне столько сил, что я физически чувствовала, как он слабеет, держа меня за руку, как силы перетекают от него ко мне.

Папа тоже чувствовал, как он мне нужен, и все свое время, свободное от необходимых дел, проводил со мной. Именно тогда у него появились первые седые волосы. Я всегда знала, насколько сильно он меня любит, пусть никогда не говорил этого. Я знала, что он был готов ради меня абсолютно на все. Но изо дня в день папа видел мои страдания и сам страдал не меньше от мысли, что никак не может мне помочь. Это убивало его. Позже папа не раз говорил, что никому не пожелает пережить такое – просидеть 37 дней у кровати своего ребенка в реанимации, видеть его мучения, но не в состоянии что-то исправить. С самых первых секунд и до этого дня – 23 мая 2013 – все его мысли ежесекундно заняты переживаниями обо мне.

Вообще, отношения с папой у меня всегда были непростыми – сначала я его очень боялась, мы в детстве мало говорили. Редко его видела: он уходил из дома раньше всех, а когда приходил – мы уже спали, глава семьи очень много работал. Отдыхать мы тоже почти всегда ездили без него. Так что для меня он был «если будешь плохо себя вести, я все расскажу папе» – тем, кого стоило бояться, кто мог наказать. Так получилось, что папа не смог проводить меня в первый класс и прийти на выпускной. Я, наверное, даже не обижалась, просто хотела понимать его, хотела подружиться с ним, но не знала, с чего начать.

И вот, после их развода с мамой, мы наконец-то начали разговаривать. И пусть эти разговоры не всегда были очень откровенными – мне хотелось преподнести ему себя с наилучшей стороны, – по крайне мере, мы стали общаться. Я думала, что знаю, какой он хочет меня видеть, и стремилась соответствовать этим предполагаемым ожиданиям. Делала акцент на том, что хорошо учусь – окончила школу всего с тремя четверками. Собираюсь работать, всего добиться сама, а не быть испорченной дочкой богатого папы.

Конец ознакомительного фрагмента.