Счастливый случай. История о том, как раны обнажают душу
Шрифт:
Внучка Виктора Адодина, замначальника Управления здравоохранения по ГО и ЧС Екатеринбурга, получила ожоги 23 процентов тела при потопе в клубе «Голд»
Среди тех, кто обжегся кипятком во время потопа в ночном заведении, оказалась и внучка высокопоставленного уральского чиновника. Сейчас 20-летняя девушка находится в реанимации больницы, врачи оценивают ее состояние как тяжелое.
Катя Комлева вместе с друзьями отдыхала в клубе «Голд», когда прямо во время дискотеки на танцпол хлынул поток кипятка. Сотрудники ночного заведения не растерялись и еще до приезда спасателей начали своими силами выводить людей из затопленного здания. Однако Кате не повезло: юная девушка в первые же минуты оказалась по колено в кипящей воде и получила ожоги 23 процентов тела. Еще с четырьмя пострадавшими мужчинами ее отвезли в больницу.
– У
Как стало известно LifeNews, Катя – внучка заместителя начальника Управления здравоохранения по ГО и ЧС Виктора Адодина. В прошлом мужчина – военный врач, полковник. Дедушка Кати тяжело переживает беду, которая случилась с его любимой внучкой.
– Я навещал Катюшу сегодня утром в больнице и как дедушка, и как руководитель города по чрезвычайным ситуациям, – рассказал Виктор Семенович. – Она у нас девочка хрупкая: когда началась паника, толпа ее отодвинула от выхода. Ладно хоть туфельки на ней были в тот вечер высокие, иначе все могло быть хуже. Хотя и сейчас ситуация серьезная: поражения тканей настолько глубокие, что может потребоваться пересадка кожи.
Это уже далеко не первый случай, когда из-за прорыва городских теплотрасс люди получают ожоги. Сегодня этот вопрос будет рассматриваться в мэрии. Напомним, что потоп в екатеринбургском клубе «Голд» случился в ночь с субботы на воскресенье. Рядом с заведением прорвало трубу с горячей водой, и кипящая лавина хлынула прямо под ноги танцующим людям.
Все так переврали, и если бы они не подписали, что речь идет именно о моем дедушке Вите, Викторе Адодине, я бы и не поняла, о каком чиновнике все толкуют. Что такое чиновник? Большинством наших граждан это слово воспринимается чуть ли не как ругательство. Мой дедушка – трудоголик, порядочный и очень ответственный человек. Военный врач, полковник, который в течение многих лет непростой работы, с множеством длительных командировок, медленно, но верно шел вверх по карьерной лестнице и заслуженно получил руководящий пост. Если это называется черствым словом «чиновник», то пускай и так. А для меня он папа моей мамы, человек, который меня маленькую на спине катал, как пони, талантливый врач и очень уважаемый мой дорогой любимый родственник.
В общем, новость получилась яркой, осветить ее хотели все, а информацией никто не обладал. Большую часть журналисты додумали сами, некоторые статьи было вообще смешно читать.
Всего за несколько часов из девочки Кати со своей незамысловатой жизнью, мечтами, институтами, какими-то планами я превратилась во «внучку чиновника, получившую тяжелые ожоги» и «девушку, наиболее тяжело пострадавшую в ночном клубе «Голд». Столько раз я с замиранием сердца читала новости по утрам, где практически каждый день появлялись статьи о пострадавших, незнакомых мне людях. «В результате ЧП (аварии и т. д. и т. п.) серьезно пострадала девушка (или молодой человек, или несколько людей)» – всегда пыталась представить этих людей, которые для нас, читателей, просто черным по белому упомянутые в новостной ленте лица.
«А где они сейчас? Как себя чувствуют? О чем думают? Чем занимаются?» Я представляла себе их напуганных родственников, их самих до происшествия, какие у них были планы, с кем они дружили, были ли счастливы. И вот я тоже стала этой «девушкой из утреннего выпуска новостей». Кто-то ужаснулся, прочитав, кто-то остался равнодушным, кто-то и вовсе не заметил. А для этой «девушки» в ту ночь навсегда закончилась привычная жизнь и началась совсем другая, непредсказуемая в каждой следующей секунде. Теперь я существовала только здесь и сейчас, только в этот момент, и если я все еще могла дышать, значит, все не так уж плохо.
Помню, что я зачем-то читала абсолютно все комментарии. Было очень много критики и откровенной грязи. Я никогда прежде не сталкивалась так близко с жестокостью и совершенно слепой агрессией. Чего только не писали люди – что я заслужила это, и нечего шляться по клубам, порядочные девушки по ночам дома сидят. Чтобы вы поняли весь масштаб человеческой злобы, приведу один, наиболее колоритный комментарий, который поверг всю мою семью в шок:
«!!!Это лично мое мнение. Я имею на него право. ОНО МОЖЕТ ОТЛИЧАТСЯ ОТ ВАШЕГО!!! Может это и сочтете как нелюдство/садизм/эгоизм/дебилизм…
Почему я ходила в клубы? Это атмосфера нескончаемого праздника, веселья – там ни у кого нет проблем и печалей. Все любят праздники, а я всегда любила танцевать. В каждом движении чувствовала свою молодость и свободу. Ничуть не жалею, что проводила там иногда свое время – всегда умела отдыхать, получать удовольствие от жизни. Сколько ярких впечатлений, сколько красивых эмоций…
Я доставала их во время долгих больничных будней из шкатулки воспоминаний, укутывалась ими и радовалась, что, когда была возможность, не просиживала дома и не теряла времени. Я имею в виду далеко не только ночную жизнь; клубы – всего лишь одна небольшая составляющая часть моего досуга. Не стоит делить людей на тех, кто ходит в клубы, и тех, кто не ходит. И по ту и по другую сторону «фейсконтроля» полно как подлецов, лицемеров, пустышек, так и очень искренних, добрых и умных людей. В конце концов, по-моему, те, кто сидит дома, «по ночам не шляется», но при этом радуются, видя чужое горе, – люди куда более опасные, чем те, кто время от времени позволяет себе пропустить пару коктейлей под громкую музыку в эпицентре ночного веселья.
Каждое злое слово открывало для меня доселе неизведанные грани человеческой души, с одной стороны, и закаляло, делало меня еще сильнее – с другой. Благодарить злопыхателей не буду, но, читая пропитанные ненавистью слова, свои, несомненно важные, выводы я сделала.
Гораздо больше было доброжелателей, число которых изо дня в день только росло, а слова, которые они мне писали, были настолько чистыми, добрыми и адресными, что на глазах постоянно были слезы. Какое восхитительное чувство единства людей перед лицом трагедии. Пока рядом, где-то в одном городе со мной, есть так много настоящих Людей, неравнодушных к чужой беде, мне ничего не страшно. Каждое доброе слово действовало как обезболивающее для моей души.
В реанимации совсем другое времяисчисление. В минуте вовсе не 60 секунд, нет ни времени суток, ни времени года. Есть только «сейчас», а скорость течения часов и минут меняется в зависимости от настроения самого пациента. Как ни странно, там очень много жизни – она становится чем-то осязаемым, уловимым. Вот я сделала вдох – это жизнь. Зачесался живот, я в состоянии поднять руку и почесать его – это жизнь. Вот я открыла глаза и вижу людей, вижу цвета, слышу голоса, чувствую запахи – это все жизнь. У меня получается мыслить, я могу писать и читать, чувствую прикосновение мамы – во всем этом столько жизни!
Невозможно не хотеть цепляться за нее, все существо борется за возможность продолжать быть частью этого удивительного мира. Самыми счастливыми были те моменты, когда в поле моего зрения появлялись знакомые лица. В первый же день приехали одногруппники – Дима Столбов с Ксюшей Кузнецовой. Чувства переполняли – я была бесконечно рада тому, что им так важно знать, что я есть, что я в сознании. Могу сказать им: «Я жива» – и разделить с ними эту радость.
Им нельзя было находиться в реанимации, врачи даже родителей пускали неохотно, на 15 минут в день. Дима Столбов врал, что он – мой родной брат, что «только на минутку». Но правила есть правила, едины для всех. Они с Ксюшей буквально прорывались ко мне, пока никто не видел, были у меня не больше двух минут, но это не имело значения, ведь для меня времени тогда не существовало, это было просто прекрасное «сейчас».
Я помню, мы приехали к Кате в первый день около трех часов дня, смеялись, думали, что все несерьезно. Думали, что скоро заберем ее с собой и продолжим гулять, развлекаться. Но когда стали подниматься на этаж в ожоговое отделение, до меня потихоньку начало доходить, что все не так радужно, как мы думаем.
Когда мы начали надевать халаты – по мне побежали мурашки.
Мы вошли в реанимацию, и нам стало понятно, что шуток больше не будет.