Щит земли русской

Буртовой Владимир Иванович

– Василько, почто нам так сидеть и ждать смерти, уподобившись говяде, привязанной к столбу! Надумал я выйти в печенежский стан, корм поискать.

Василько поднял на него грустные карие глаза. В них промелькнуло удивление, но тут же погасло, и он обреченно отмахнулся от слов товарища:

– Мыслимо ли такое? Из ворот не дадут выйти – стрелами побьют.

Вольга, озираясь по сторонам – нет ли взрослых рядом? – заговорил шепотом. Василько слушал. И вот его глаза засверкали надеждой, щеки от возбуждения побледнели.

– Не

сробеешь ли идти со мной? – спросил Вольга, кончив шептать в ухо товарищу.

– Нет! – твердо ответил Василько. – Негоже оставлять тебя в таком деле одного. Разве не други мы?

Вечером после скудного ужина – мать Виста поставила на стол горшок с жидкой кашей из гороха – Вольга подошел к отцу Михайло.

– Дозволь, отче, нам вновь с Васильком сходить на стену. Вдруг ныне Янко прибежит домой.

Отец Михайло отпустил с наказом беречься, не словить печенежскую стрелу через частокол.

Згар, друг Янка, не удивился, завидев Вольгу с товарищами на стене: что ни вечер – поднимались они на помост, спускались со стены к треховражью нарвать коню свежего корма, а потом долго слушали тишину ночи – не подаст ли Янко сигнала. Но вечера проходили, а его все не было.

Вольга дождался, когда дружинники вновь спустились за стену, и позвал Василька и Бояна:

– Идемте спешно, как бы в сумерках не отстать нам.

Котомку нарвали быстро, увязали. Поблизости тихо переговаривались дружинники, иные с луками наготове засели по кустам, высматривая, не подкрадывается ли змееподобный печенег по зарослям?

Стемнело как-то сразу, наверно, оттого, что с запада наползли серые облака. Вольга оглянулся. На ирпеньской стене дружинники стояли густо, копья, будто высокие камыши, торчали над частоколом.

– Пора, дружинники возвращаются, – прошептал Боян. Ему страшно, он впервые вышел с Вольгой и Васильком за стену.

Вольга отдал ему котомку, сказал чуть слышно:

– Поднимешься на стену: скажи Згару, что мы идем в печенежский стан за кормом. Сыщем ли – то в руках божьих. Пусть Згар воеводу про наш уход оповестит, да на страже пусть у Киевских ворот встанут. Мы там с Васильком обратно придем. Ну, Василько… – Вольга повернулся к реке – светло-серой пеленой стлался дым по заирпеньскому лугу. Боян, оглядываясь, поспешил к стене.

Отползли по рву, а потом с опаской спустились к реке: загодя высмотрел Вольга места, где хоронились над кручей сторожевые русские лучники. Их стороной обошли. Вот и Ирпень-река, теплая, задремавшая уже под темным рядном ночи. Так захотелось окунуться в ласковую прохладу реки! Да нельзя – ворог рядом. Вольга только вздохнул сокрушенно да спину почесал, вывернув руку назад до предела. Осмотрелись, и Вольга пригнулся к Васильку.

– Поползем к треховражью, да тихо, не ткнуться бы в печенежскую стражу, себе на погибель…

Василько в ответ поднял руку и сделал знак – понял! Поползли ужами, прижимаясь к земле и осторожно волоча за собой

сулицы: не звякнули бы стальными наконечниками о камень, невидимый в высоком бурьяне.

Уже яркие звезды высветились на черном небе, а половинка луны поднялась высоко над Заднепровьем, когда влезли отроки по склону оврага и выглянули из-под куста. До ближнего вражеского костра было шагов полета. Возле него сидели два печенега. Третий лежал в кибитке – его ноги торчали наружу, – что стояла ближе к обрыву, под березами. Высокий огонь почти не давал дыма, но время от времени искрил густо.

– Сухостой жгут, – догадался Вольга. Отблески света тонули в объятиях бескрайней ночи, не дотягиваясь ни до оврага, где сидели они с Васильком, ни до реки под кручей правого берега. Отроки хорошо различали отдельные слова и гортанный смех печенегов: тот, что постарше, о чем-то рассказывал, а молодой, отворачивая лицо от огня, в костер хворост подбрасывал и прибивал палкой, чтобы плотнее ложился на угли.

– Не одолеть нам троих, – зашептал Василько. – Кабы спали они, тогда… Что делать станем? В иное место переберемся?

– Будем ждать, – ответил Вольга, – глядишь, к утру прилягут, притомятся…

Расположились бок о бок, чутко слушая тишину и вздрагивая каждый раз, когда вскрикивала в зарослях оврага пугливая птица или кусок подмытой земли падал в воду. Не забывали и по сторонам поглядывать – ну как выползет печенег из кустов да со спины навалится! Голоса не успеешь подать, не то чтобы с крутого берега во тьму сигануть, от полона спасаясь.

Глаза от беспрерывного мигания костров уставать начали. Вольга уже не единожды ловил себя на том, что лежит с сомкнутыми веками, подбородок уткнув в скрещенные руки. Забеспокоился.

– Не уснуть бы…

– Не усну, – ответил Василько и добавил – Пугливы стали печенеги, не сидят у костров по одному.

– Недавним выходом дружинников в поле напуганы, – согласился Вольга и доверительно сообщил – Удастся нам задуманное – упрошу отца Михайлу меня воеводе Радку в обучение отдать. Хочу вместе с Янком в заставе дозорной быть!

– А мне землю пахать любо, – ответил Василько. – Надежду имел отец Антип – как освободим Могуту от Сигурда, так купим второго коня и в два рала пахать станем. Да все печенеги порушили… Сбережем ли Воронка?

И вновь умолкли надолго. Повеяло от реки утренней прохладой, а за холмами киевскими начала разгораться утренняя заря. Потом туман поднялся от реки и заискрился, будто инеем морозным присыпанный нескупо.

Василько вдруг толкнул Вольгу в бок, шепнул настороженно:

– Гляди, еще один сюда идет.

К ближней от обрыва кибитке, помахивая плетью, шел высокий, при кривом мече печенег. Он грубо растолкал спавшего в кибитке, прокричал что-то, махнул рукой в сторону лагеря и ушел.

– Та-ак, – протянул Вольга, покусывая редкими зубами былинку. – Знать бы, что он сказал?