Щит земли русской
Шрифт:
– Думаю я, – подал мысль Василько, – то старший приходил, к котлу звал трапезничать. Смотри, и от других кибиток поднялись!
– Пришел наш час, Василько! Ползем к кибитке, все меньше страха, чем опять ночи ждать да на то, что уснут эти сидни, уповать!
Продрались сквозь колючий шиповник и поползли, вжимаясь в сырую от росы траву. Вот и кибитка, обтянутая шкурами… Никого! Гулко стучало у Вольги сердце от радости: неужто удастся замысел?!
– Помоги нам, бог русский! Не дай сгибнуть попусту, – шептал он, приподнимая голову над травой, чтобы осмотреться. Удача! Все шесть
– Бери ближнего к реке. Рядом стоит поводной – и его бери. Я сяду на чалого и остальных за поводья прихвачу. Поводного коня держи у левого бока, пусть прикроет, коли печенеги начнут стрелы в нас пускать.
– Сделаю так, Вольга, – отозвался Василько. Вольга уловил легкую дрожь в голосе друга, подумал: «Робеет Василько. И у меня руки трясутся». Затылку было холодно, будто кто туда положил горсть снега… Из травы поднялись разом. Вольга несуетно привязал поводных коней к седлу, шепнул:
– Я готов.
– И я… – отозвался Василько. – Плеть захватить надо.
Вольга потянулся из-под шеи вороного коня и с потертой кожи, на которой спал печенег, подобрал длинную плеть.
– Пошел! – почти закричал Вольга, не в силах более сдерживать себя. Метнулся в седло – Василько уже сидел на своем, – поочередно ожег плетью коней на обе стороны и… Замелькали, сгибаясь под копытами, кусты чертополоха, пыльные змейки полетели следом за конскими хвостами!
– Встречают нас! – закричал, ликуя, Вольга, а внутри у него что-то хлопало и екало от быстрой скачки в непривычном печенежском седле. Он увидел, как быстро распахнулись ворота, как неширокий мост через ров опустился, и дружинники с луками вышли им навстречу – печенегов отогнать, что пустились было вдогон.
И – вот он, город! И родные лица вокруг! Бежит Згар, придерживая меч у бедра. Чуть поотстал отец Михайло. И почему-то при доспехах он, будто на сечу собрался. Рядом с ним ратай Антип… Пылят босыми ногами друзья.
Не видел Вольга, но слышал, как, стукнув дубовыми створками, закрылись за спиной тяжелые ворота крепости. Он осадил коня, торопливо спрыгнул на землю ногами в прохладную по рани пыль. Отец Михайло обхватил сына сильными руками – и припал Вольга, прижался щекой к гладкой, ознобно-холодной кольчуге. И вдруг – знать, от избытка чувств – отец дал ему крепкий подзатыльник.
– Мать Виста поплакалась по тебе!
У Вольги едва глаза не вылетели из глазниц от такого проявления радости, но он не обиделся, только охнул и снова прижался к широкой груди отца. Рядом Василько молча винился перед ратаем Антипом в самовольстве, но видно было, что и Антип не в очень большом гневе на сына.
– Посадник Самсон с воеводой идут! – раздался чей-то выкрик рядом с Вольгой. Через торг степенно шагал посадник, а справа от него, весь в ярких бликах – солнце из-за частокола било прямо в грудь воеводе, – шел Радко. За ним, едва поспевая, спешил сотенный Ярый. Шел Ярый и от слабосилия, должно, опирался на короткую сулицу: прежде он с нею не ходил.
Вольга поднял голову. Отец Михайло улыбнулся в ответ на тревожный взгляд сына,
– Держитесь, неслухи. Сейчас спрос за самовольство будет.
– Ох! – только и успел прошептать Вольга, и Василько в растерянности переступил босыми ногами, взбивая пыль, словно только что пригнанные ими печенежские кони, которые косились глазами на тесно обступивших их белгородцев – всяк норовил погладить сытые бока степных скакунов.
– Та-ак, – заговорил нараспев посадник, затискивая руки за широкий пояс. – Что живы вернулись, то счастье ваше, знать, бог молитвы матерей услышал. Ладно и то, что печенеги не взяли – они бы учинили жестокий спрос, пытая про крепость. Но коли вы теперь здесь, то я спрашивать буду. Как запрет мой и воеводы нарушить посмели, город оставили?
Василько совсем заробел под грозным взглядом посадника Самсона, но Вольга краем глаза уловил за спиной воеводы Радка ласковый взгляд старого сотника, и взгляд этот приободрил его.
«Не убьет же нас посадник до смерти! А и повелит высечь, так свои же сечь будут, не печенеги безжалостные!» – подумал Вольга и ответил, смело глядя в суровое лицо посадника Самсона:
– Повинны мы, посадник Самсон! Вели наказать нас по нашей провинности. Однако думали мы, город оставляя, не о себе, а про то, чтобы ныне в ночь люди города сытыми спать легли. Все – от мала до велика! Легко ли слушать, как дотемна в землянке ратая Луки плачет его дочь малая от голоду?
Посадник смутился отчего-то, опустил глаза в землю, а воевода Радко вдруг закашлял в кулак, потом сгреб пальцами рыжие усы и стиснул их в молчании. И вновь заговорил посадник Самсон, оправившись от недолгого замешательства:
– Великая нужда толкнула вас на такое деяние. Но пуще того – ваше сердце о ближних порадело. А что славно, то ненаказуемо!
– Славно и то, что на Руси дети так с отцами схожи, – добавил воевода Радко. – Во всем – как мы!.. Этими конями накормим ныне в ночь ратаев и убогих. А вам что в награду за риск?
Вольга молча пожал плечами: не за тем ходили. Василько осмелился попросить:
– Пусть наш Воронок по жребию будет последним… Может, подоспеет княжья дружина, продержим как…
Воевода через силу улыбнулся:
– Пусть будет так, храбрый отрок.
Повеселев, расходились от ворот люди: еще на один день голодная смерть отодвинулась от них. Лишь отец Михайло привлек Вольгу к себе и сказал негромко, дрогнувшим голосом:
– Опоздала твоя помощь Луке. Ныне в ночь у него старшая, Злата, померла… Отмучилась.
Разбойник Могута
Ты постой, удача, добрый молодец,
Тебе от горя не уйтить будет,
Горя горького вечно не смыкати.
Могута тяжело поднялся с лавки – не было больше душевных сил смотреть на молчаливую скорбь ратая Луки, на слезы, которые катились по впалым щекам в редкую рыжую бороду. Низко поклонился праху Златы, а потом под причитания Руты и плач сероликих девочек сделал шаг к двери. «Этим тоже недолго жить осталось», – кровь ударила в голову, едва Могута кинул взор на дочерей ратая Луки.