Сделано в Японии

Каминаси Кунио

Я был в полной растерянности: то ли мне на Ганина кидаться с объятиями за его очень своевременное масло, то ли начать потрошить Накадзиму на предмет того, что здесь, собственно, сейчас произошло, то ли навешать всем четверым своим обидчикам еще, потому как ни в КПЗ, ни во время допроса мне их метелить никто не разрешит. Поразмыслив немного над имеющимся у меня широким выбором, я повернулся ко все еще прячущейся за кассой официантке и попросил у нее заварить для меня кофе покрепче. Сон мне в течение ближайших часов явно не грозил.

Глава шестая

Уже через десять минут скромная «Виктория» превратилась в копошащийся муравей ник. Мы с Накагавой нагнали больше двадцати следователей и экспертов из управления, подъехали пять

машин «скорой помощи», а районные участковые строили вокруг ресторана импровизированные пикеты против возможных набегов наглых, пронырливых журналистов. Каждый занимался своей работой: следователи расселись по разным столикам и протоколировали проходящих через них по очереди студентиков; криминалисты колдовали над отпечатками пальцев и прочими следами; часть медиков мазала зловонной белой мазью покрытые жуткими багровыми волдырями сожженные сквозь куртки могучие спины стонущих и матерящихся Илюхи и Серого, а другая часть бережно вправляла японскому крылу бандитского интернационала смещенные и облегченные мною челюсти; по залу суетливо носился прискакавший через пять минут после прибытия первых патрулей главный менеджер ресторана, инспектор — сержант безуспешно пытался раззомбировать дежурную официантку, а мой друг Ганин сидел в ожидании своей участи на месте главного бандита рядом с Накадзимой и напротив его подельников.

Я, как самый старший среди всей этой братии по званию, после того как кратко ввел в курс дела дежурного начальника ближайшего районного поста, заниматься ничем не хотел. Только вызвал из управления еще пару микроавтобусов для накадзимовской компании, которую прилюдно в зале допрашивать не собирался. Затем отзвонил Нисио, который, оказывается, уже был дома и в домашнем халате дремал у телевизора, и с чистой совестью вышел на воздух. Первое, на что я бросил свой притупившийся от назойливой ломоты в костях взгляд, была «шелловская» заправка: все так же ярко освещенная, все такая же свободная от машин. К ее внешнему дизайну теперь добавилась контрольная желтая полицейская лента, которой расторопные участковые успели обнести ее территорию, а также стоящие на пороге офиса два молоденьких, насколько мне было видно через перекресток, паренька в таких же, как у Накадзимы, комбинезонах. С ними тоже, разумеется, надо было разбираться, потому что первый бугай заходил к ним в конторку, стало быть, они теперь свидетели. Я хотел вернуться в зал, чтобы отправить кого-нибудь из лейтенантов заняться этими заправщиками, но меня остановил шум, вернее, вид подъехавших в этот момент к заправке трех «тойот».

Это были наши машины — из управления, но не обычные, черно — белые, патрульные, а полностью черные, с пропечатанными на передних дверцах через фабричный трафарет золотистой краской огромными эмблемами нашего управления полиции. На таких машинах мы ездим не по оперативным делам, а по более важным, специальным и ответственным. Для Нисио пока было слишком рано — ему до Сумикавы минут сорок добираться, поэтому мне стало интересно, кто это из наших сюда пожаловал. Меня сразу же насторожил какой-то чересчур вкрадчивый — пугающе неторопливый, по-кошачьи коварный — подъезд машин к заправке. И самым тревожащим фактом было то, что все три они остановились именно у «Шелла», а не стали переезжать перекресток, чтобы встать на ресторанной стоянке, где, несмотря на обилие шумного, мерцающего в ночи разнокалиберного служебного транспорта, было еще достаточно свободных мест.

Я пригляделся к подъехавшим машинам, из которых неторопливо стали вылезать мужики — кто в штатском, кто в форме. Всего я насчитал их одиннадцать человек, и появление троих из них меня, признаться, удивило больше, чем внезапный трюк Ганина с раскаленным маслом. Это были сегодняшний Канеко из дорожного отдела и два его напарника — Ямада и Танака. Ямаду я сегодня уже видел у дорожников, а Танака, как сказал Канеко, «ушел домой», а то я бы его тоже увидел, теперь его, стало быть, из дома вернули на службу. Как любит говорить почетный чабан всех времен и народов Ганин, «вызвали в ночное». Дальше — лучше: вся эта гвардия,

как оказалось, и не думала переходить дорогу в моем направлении, и, кроме косых, через плечо, секундных взглядов, ни я, ни моя «Виктория» с их стороны больше ничем удостоены не были. Они собрались на несколько секунд в могучую кучку как обычно роятся — мне так и непонятно зачем — вокруг вратаря перед началом матча хоккеисты и футболисты, а затем деловито разбежались по заправке и начали вытворять такие фокусы, от которых мне на время стало не по себе. Кто-то полез по металлическим скобам на среднюю бетонную арку заправочного комплекса, кто-то по приставной лестнице начал карабкаться в левый верхний угол массивной въездной рамы автоматической мойки, кто-то прилип к одной из бензоколонок, кто-то исчез в конторе.

Естественно, такое невнимание ко мне и моей «Виктории» со стороны, скажем, того же Канеко, с которым мы два часа назад мирно пили посредственный кофе и искусно точили лясы, меня раздражило, и я помчался через пустынный перекресток, чтобы приобщиться к тому таинственному пока для меня делу которым так сосредоточенно занимался высадившийся безо всякой помпы многочисленный десант из управления. Я подошел к мойке и подождал, пока забравшийся на самый верх львиного зева ее растревоженного фасада Ямада не соизволит спуститься. Спустился он через полминуты, держа в руках какой-то малюсенький пластиково-металлический приборчик, из которого во все стороны торчали обрывки разноцветных проводков.

— Привет, Ямада-сан! — Я не без успеха сымитировал расслабленность и беспечность.

— Здрасте, — буркнул явно не настроенный на светские беседы при полной луне и ослепительном неоне Ямада и поспешил засунуть приборчик в черный непрозрачный целлофановый пакет, который извлек из кармана форменного кителя.

— Чего это вы тут делаете? — не сдавался я.

— Задание выполняем, — все так же неохотно разжал губы невеселый Ямада.

— Какое, если не секрет?

— Золотое… — опять пробурчал Ямада и попытался уйти от меня и от ответа с ответственностью.

Я, утомленный сегодня не столько физическими истязаниями, сколько невниманием со стороны коллег остановил его за рукав:

— Какое задание, Ямада-сан?

— Грехи ваши зачищаем. — Ямада вырвал свой рукав из моих пальцев и направился к одной из машин.

Я осмотрелся: среди копошащихся в разных точках заправки единственного более или менее нормально говорившего сегодня со мной дорожника Канеко видно нигде не было, и мне пришлось пройти внутрь заправочного комплекса. Здесь ребята из управления тоже возились по разным углам: кто — в магазине, кто — в конторе, а сосредоточенный Канеко отвинчивал здоровенной отверткой верхнюю переднюю панель автомата по продаже разнокалиберных баночек и бутылочек с безалкогольными напитками. Когда я подошел к нему он уже закончил свои отверточные работы и теперь аккуратно ставил отделенную от автомата панель к его боковой стенке.

— Канеко-сан, чего это вы тут, а?

— А — а… Минамото-сан, давно не виделись… — вяло пошутил Канеко и запустил руку куда-то в глубь обнажившихся внутренностей призывно сияющего автомата.

— Ты объяснишь мне, в конце концов, что здесь происходит, или опять в молчанку играть будем?

— Что происходит, господин майор… — начал Канеко таким тоном, что я сразу понял: сейчас я для него не старший по званию и не близкий по разуму а самая последняя дрожащая тварь, какую только носит наша многострадальная японская земля, — вам-то лучше, я думаю, знать. Разве нет?

— Разве нет, Рикио-кун! — Канеко вновь, как сегодня — у себя в отделе, пробудил во мне звериные чувства, напомнившие мне, впрочем, о том, что я, наверное, действительно все — таки тварь, но, правда, уж никак не дрожащая. — Что ты там копаешься?!

— Вот чего! — Канеко выдернул из внутренностей питьевого автомата такой же приборчик, какой я только что на улице видел в руках у Ямады. — Вот чего, смотрите!

— Что это? — Две трети прибора мне не было видно из-за канековских пальцев, но я, кажется, уже начинал догадываться, в чем, собственно, тут дело.