Сделано в Японии
Шрифт:
— Так что делать будем, Такуя? — Ганин попытался съесть меня своими бездонными серыми глазищами.
— А что ты предлагаешь, Ганин? — вздохнул я, пытаясь выиграть время в этом нелегком диалоге с явно входящим в раж сэнсэем.
— Я?
— Да, ты!
— Я думал, Такуя, у тебя что-нибудь в мозгах появится после прослушивания. Что-нибудь плодотворное…
— Плодотворное? Вот, пожалуйста, плодотворное: тебе, Ганин, я вообще рекомендую поехать домой. Тебя Саша ждет, дети, завтра — день рабочий, не библиотечный… Давай-ка езжай к ним, а я
— Ага, домой я поеду! Сейчас! А тебя, значит, одного на Сумикаву отпущу!
— На какую Сумикаву?
— Где стрелка у этих козлов.
— А почему ты решил, что это на Сумикаве?
— Я знаю, о каком месте они говорили, Такуя, понимаешь? Я сразу понял, где они встречаются! Доходит до тебя?
— Не совсем. В Саппоро «Кентакки» и «Виктории» на каждом шагу Я как раз сейчас думаю, как нам их все за оставшееся время охватить.
— Такуя, нельзя объять необъятное!
— Ну попробовать-то можно?
— Рубенс с Кустодиевым пробовали — не получилось ничего! Надорвались мужики — и все!
— При чем здесь Рубенс? Кустодиев какой-то…
— При том! Давай-ка поедем на Сумикаву, и по дороге я тебе объясню, какая магическая связь есть между необъятным и Кустодиевым.
— Спятил совсем, Ганин?! — Бесит меня вот эта его постоянная тяга к самодеятельности. — Олег Михайлович, урезоньте вы вашего коллегу. Нечего ему там делать!
— А мне бы, честно говоря, тоже хотелось поехать… — начал вдруг выдавливать из тугого тюбика своего пухлого сознания Плотников.
— Куда поехать?
— На Симикаву.
— На Сумикаву Олег Михайлович, — подкорректировал его Ганин. — Это район так называется.
— Нечего вам там обоим делать! — Я попытался сымитировать командно — приказной тон. — Вы оставайтесь здесь, Олег Михайлович, а ты, Ганин, езжай домой!
— Я, Такуя, свободный человек. Где хочу — там торчу! И ты меня домой не гони!
— Спорить с тобой все — таки, Ганин….
— Вот и не спорь!
— Ладно. Сначала про место объясни. Почему ты к этой Сумикаве так привязался?
— Все сходится.
— Что — все?
— «Кентакки фрайд чикен», наискось — «Виктория стейк», а в двух кварталах большое общежитие университета Саппоро. Я, Такуя, окрестности всех семи саппоровских университетов знаю, колымлю же во всех, дома семеро по лавкам — и все с ложками, сам знаешь. Короче, другого такого совпадения нет нигде: общага, забегаловка с жареной курицей и недорогой ресторан со стейками и салатным баром.
— Это мы сегодня с вами в таком же обедали? — спросил Плотников Ганина.
— Да, Олег Михайлович, в «Виктории» — она в Отару одна, а в Саппоро их десятки…
— А там, знаете, Минамото-сан, что хорошо: там к салатному бару количество подходов не ограничено. Это очень здорово, хотя у нас в Питере салатные бары в таких ресторанах побогаче. И тоже подходи сколько хочешь, не ругает никто…
— Приятно слышать, Олег Михайлович, что у вас в России в салатных барах ассортимент побогаче —
— А что тебя интересует, Такуя?
— А интересует меня, любезный друг мой Ганин, кого это твои соотечественники с прямыми лицами — извини, рожами — пасти собираются. Где этот обреченный на сломанные ребра Накадзима живет или работает — вот что меня интересует.
— Жить там напротив негде, Такуя.
— Почему это?
— Потому что там через дорогу напротив «Кентакки» одна только заправка.
— Какая заправка?
— Автомобильная заправка. Бензин в машины наливают. За деньги.
— Заправка?
— Заправка!
— И все?
— И все. Только заправка. Довольно большая, с мойкой, магазинчиком, салоном…
— Название помнишь?
— Ракушка там. — Ганин начал чесать свой все еще лохматый, несмотря на его пятый десяток, затылок. — Желтая…
— Желтая?
— Желтая с красной каемочкой.
— «Шелл», стало быть?
— Стало быть, «Шелл».
— Машина твоя где, Ганин?
— Внизу; под гостиницей, на подземной парковке.
— Поедем туда, посмотрим что к чему.
— О, сменил — таки гнев на милость!
— Исключительно потому что оттуда тебе до дома пять минут, Ганин. Только потому; что это рядом с тобой.
— Рад стараться, ваш-скобродие! — Ганин вскочил с кресла, вытянулся по стойке «смирно» и приложил вытянутую ладонь к правому виску.
— К пустой голове руку не прикладывают, Ганин! Сам же учил! Забыл, что ли?
— Так точно, болван, ваш-скобродие! — Ганин отдернул руку вниз, моментально посерьезнел и зазвенел ключами от машины.
— Поехали, смейся — паяц! — Я любя ткнул Ганина в солнечное сплетение.
Он в ответ весь перегнулся, скорчился и застонал:
— Ты пистолет свой взял, Такуя?
— Нет у меня пистолета, Ганин! Я же отслужил уже сегодня.
— Я же тебе сказал по телефону; чтобы ты во всеоружии вторник встретил! Что ж ты?!
— Не поверил я тебе, Ганин… Думал, хохмишь, как всегда…
— Нехорошо на бандитскую разборку без «ню-намбу» ехать!
«Ню-намбу» — это наш стандартный полицейский револьвер. Вообще-то мы все предпочитаем американские наганы — все больше «смит — вессон». А родные наши японские «ню-намбу», скромные пятизарядные «пушки», нам положены по уставу «Ню» — это в смысле «новый»; был когда-то простой «намбу», который этот самый Намбу, которого никто никогда не видел, и изобрел — точнее, просто скопировал в уменьшенном размере, под наши небольшие кисти, с американских ковбойских револьверов. А после войны уже сделал нам новый, то есть «нью», «намбу». Ганин-то их хорошо знает: мне ребята говорили, что он частенько в полицейской академии напрашивается после занятий в тир пострелять. Стреляет он, как разведка докладывает, неважно, но, видимо, мнит себя при этом Клинтом Иствудом или Джоном Уэйном и тешит беспорядочной пальбой свое недоделанное сэнсэйское самолюбие.