Сделано в Японии
Шрифт:
Ганин вернулся через две минуты и с размаху плюхнулся на диванчик напротив:
— Что, стейков нет еще?
— Я попросил официантку попридержать их пока.
— Да?
— Да, пока не доложишь все! Голодом тебя буду морить, пока не расколешься!
— Докладываю!
— Докладывай!
— Вот я и говорю: докладываю! Фамилия у японца этого простая, но в свете сегодняшних событий примечательная…
— Накадзима?
— Так точно, товарищ майор!
— Тот самый?
— А вот это, извините, спросить не догадался. Тот он самый, кому братки отарские ребра считать хотят, или не тот…
— На каком языке они говорят? — Я отмахнулся от извечного ганинского ерничества и хохмачества,
— Говорят они по-японски. Оба гайдзина — с акцентом, естественно, но весьма бегло, как я смог услышать.
— Значит, не приезжие.
— Да, наверное, давно здесь тусуются.
— Чего делают?
— Тусуются, Такуя. Слово «тусовка» помнишь? Я же тебя учил!..
— Тусовку помню…
— Ну вот они эту самую тусовку делают, осуществляют то есть, здесь, в Японии. По-нашему, значит, тусуются.
Из-за ганинской спины выкатилась высокая двухэтажная тележка со шкварчащими сковородками на деревянных подносиках, и официантка — доходяга дрожащими дистрофическими ручонками выставила перед нами невнятные стейки, обложенные дохленькими соломинками жареной картошки и жалкими махровыми комочками цветной капусты.
— Пожалуйста, будьте осторожны! Сковородки очень горячие! — пропищала голосом впавшего в детство робота девица, надела на сковородки высокие кольца из оберточной бумаги, чтобы нас не забрызгало жиром, прогремела ножами и вилками, прошуршала счетом, который она свернула в неровную трубочку и запихнула в прозрачную пластмассовую подставку на нашем столе, и покатила шкварчащую тележку к столу; где сидел «заказанный» Накадзима с иностранцами.
— Чего делать будем, Такуя? — Ганин задумчиво рассматривал зазубренное лезвие ножа для стейка.
— Не решил еще, — сказал я, пробуя свой нож на гибкость. — Торопиться не люблю…
— Ты бы подмогу вызвал на всякий случай. — Ганин вонзил зубастый нож в темно — коричневую плоть жилистой австралийской вырезки.
— Пожалуй, ты прав, Ганин. — Я отложил нож, отодвинул подальше все еще плюющуюся жиром сковороду и набрал номер отдела. Накагава, слава богу был на месте, и я попросил его подослать к нам пару патрульных машин.
— Смотри! — вдруг сдавленным замогильным голосом произнес Ганин и кивнул головой за окно.
Я медленно повернул голову в направлении его кивка и увидел, что на ярко освещенной — еще минуту назад абсолютно пустой — площадке «шелловской» заправки стояли теперь два здоровенных «лэнд — крузера» — белый и черный. Когда они успели подъехать к «Кентакки» и как незаметно для нас с Ганиным переехать к «Шеллу», осталось для меня загадкой, единственным ответом на которую было излишнее внимание к горячему мясу и крашенной в ярко — рыжий цвет студенточке, выделявшейся гортанным смехом и внушительным бюстом из молодежной компании через два столика от нас. Хотя джипы стояли сейчас подле колонок, ни к одному из них заправочные шланги не тянулись. Зловещий стоп — кадр продолжался секунд тридцать, после чего задняя левая дверь белого «лэнд — крузера» не спеша открылась, и из темного салона на светящийся бетон выпрыгнул верзила двухметрового роста. Судя по контурным очертаниям его тела, он имел те же два метра и в плечах. Он вступил в ярко освещенную зону перед входом в главный заправочный офис, и теперь можно было разглядеть, что это японец, с широченным лицом, коротко остриженными волосами и могучей шеей. Я невольно вспомнил, что сегодня в Отару мне уже пришлось лицезреть такую комплекцию — да еще в двойном экземпляре.
Перед незнакомцем открылась автоматическая стеклянная дверь, и он утонул в слепящем неоне офиса. Из джипов больше никто не появился, что особого оптимизма не добавило. Мой стейк уже перестал плеваться огненным жиром,
Безымянный пока бугай вышел из заправочного офиса минуты через полторы. Он не спеша, с чувством собственного достоинства, подошел к черному «крузеру» и нагнулся к левому переднему окну. Еще через две минуты он разогнулся, расправил свои сумоистские плечи и пристально посмотрел на нас с Ганиным. Не знаю, успел ли я одернуть свой косой взгляд до того, как он пересекся с его, но только когда следующим движением своих зорких глаз я проверил ганинскую диспозицию, я увидел кислое лицо уставшего от дел праведных сэнсэя, сверлящего очами и ножом не самый нежный стейк.
— Сюда смотрит, гад, — не поднимая глаз от стейка, прошептал Ганин. — Видишь, Такуя?
— Вижу Ганин, — процедил я сквозь зубы и сделал попытку разъять на части свой кусок стремительно холодеющей говядины.
— Когда твоя подмога будет, Такуя? — не без дрожи в голосе поинтересовался Ганин.
— Минут через десять, не раньше.
— Значит, нам только ночь простоять, а день держаться уже не надо будет, да?
— Что-то вроде этого…
— Смотри, пошли!
Я перевел взгляд с насупленных бровей Ганина, под которыми он прятал свой пронзительный взор, на заправку. От джипов наискось через пустынный перекресток двигалось пять не внушающих доверия силуэтов: четыре из них были точными копиями друг друга — огромного роста, плечистые, тяжеловесные, и только шедший немного сбоку пятый был на полголовы пониже и на полтела пожиже своих спутников. Через минуту все пятеро зашли в наш ресторан, и теперь из-за вихрастых головок студентов — вегетарианцев их можно было наконец-то рассмотреть. Двое здоровяков и третий, что поменьше, оказались японцами — все в черных джинсах, толстых черных кожаных куртках, с ежиками на головах; двое других были не японцами, и, судя по тому; как при их виде, в общем-то, не трусливый Ганин втянул голову в плечи и углубился в изучение своего стейка, мне стало понятно, что это та самая пара из «Ясуй — бухин», чьи голоса я имел удовольствие слышать сорок минут назад.
Вошедшая пятерка быстро отыскала в полупустом зале объекты своего интереса: завидев новых посетителей, Накадзима и два его смуглых собеседника разом замолкли, открыли рты и выкатили глаза. Навстречу новым гостям прошлепала наша знакомая официантка, раскрывшая было воробьиный ротик для приторного приветствия, но один из качков — японцев аккуратно взял ее за плечи и задвинул за стойку кассы. После этого все пятеро обступили накадзимовский стол, а один из них — тот, что первым вышел из белого «лэнд — крузера», — сел на свободное место рядом с Накадзимой.
— Смотри, Такуя. — Ганин стрельнул глазами за окно.
— Чего такое?
— Видишь в черном джипе слева?
Я на секунду оставил без внимания начавшиеся через четыре столиках от нас дипломатические переговоры явно не на высшем уровне и посмотрел за окно: за затемненным левым передним стеклом поблескивал красно — фиолетовый огонек.
— Курит? — высказал я мысль вслух.
— Думаю, нет. — Ганин тряхнул головой.
— А что же это тогда?
— Для сигареты слишком цвет фиолетовый. Когда сигарета горит, цвет красно — оранжевый.