Сделано в Японии
Шрифт:
— Вон они!
Впереди, в километре, по серпантину карабкался наверх караван из четырех джипов: впереди шли три японских, а замыкал шествие знакомый ковригинский «тигр».
— Чего будем делать, Такуя?
— Давай за ними, Ганин! «Чего делать»…
Через минуту мы оказались в поле зрения джипов, поскольку подъехали к началу подъема, лишенного сколь — либо существенной растительности, и были как на ладони видны тем, кто захотел бы полюбоваться на потрепанный ганинский «талант» со своего горного высока. То, что Коврига не преминул воспользоваться этой возможностью, нам с Ганиным стало понятно уже через пять минут, когда мы наконец-то вскарабкались по серпантину на дамбу.
На нее выводил короткий тоннель, и, как только мы выехали из него, слева раздался гул восьмимоторного
Впереди нас открылась двухсотметровая бетонка, проложенная поверху новенькой дамбы и заканчивающаяся тем же, чем и начиналась — тоннелем; посередине с правой стороны возвышалась небольшая бетонная аппаратная, из которой, как нетрудно было догадаться, осуществлялось управление воротами дамбы; слева серело неприглядное в прохладной апрельской хмари водохранилище, а слева открывался роскошный, вид на ущелье, речушку и северную окраину туристического городка Дзёзанкей, известного по всему Хоккайдо своими горячими источниками и не менее горячими кабаре, где поочередно русские, бразильские и филиппинские девицы трясут ногами и другими выдающимися частями своего обнаженного тела перед нашими похотливыми бизнесменами, готовыми платить за пиршество своей и чужой плоти бешеные деньги.
— Чего теперь? — повернулся ко мне Ганин, остановив машину посередине памятника славной архитектурной деятельности хитроумного депутата Тануки.
Я оглянулся: Коврига не спеша, в несколько заходов, развернул свой неповоротливый броневик в нашем направлении, включил все имеющиеся на его грозном черно — буро — зеленом фасаде фары и помчался на нас с тем же грозным рыком, который мы слышали двадцать секунд назад.
Дожидаться моего ответа Ганин не стал: он деловито включил задний ход, пробормотал что-то типа «Сейчас поглядим, у кого из нас гидрач круче!» и погнал навстречу Ковриге. Я посчитал излишним комментировать выбранный им вариант нашего спасения, полностью положившись на ганинское мастерство, русский авось и на всякий случай зажмурившись. Рев двух неравных моторов, скрежет тормозов, удар о бордюр, высокий подскок, в сотню раз выросшая в одно мгновение сила гравитации — все это слилось в моей голове в один сплошной кошмар. Когда открыл глаза, передо мной открылась живописная картина. Мы стояли на выезде из тоннеля. Ковригинский «тигр» уменьшился на треть и стоял теперь упершись своим грозным рылом в угол бетонной аппаратной посредине дамбы. Капот его задрался на оказавшийся неприступным домик, сам он весь перекосился из-за того, что большая часть корпуса въехала на пешеходный тротуар, и заднее левое колесо продолжало исправно крутиться в воздухе, что демонстрировало уникальную автономную трансмиссию этого страшного гибрида дорожного катка и броненосца.
Из «тигра» на шатающихся ногах выбрался Коврига. Он прищурился в нашем направлении, а затем оглянулся назад, на тоннель у себя за спиной. Ганин посмотрел на меня, затем — на Ковригу:
— Ну что, Такуя, утюжком? — Ганин включил первую передачу и поиграл газом.
— Не сильно только, он нам живым нужен, — ответил я ему.
Но пленения мятежного Ковриги не состоялось. Из черного зева встречного тоннеля на полном ходу вылетел белый «лэнд — крузер». Ганин тут же передумал трогаться, и мы стали наблюдать, как джип подкатил к Ковриге, как Коврига начал что-то говорить в раскрывшееся окно и как он явно был недоволен тем, что левая задняя дверь «крузера» открылась и те, кто сидел в салоне, силой потащили русского медведя вовнутрь. Как только дверь за разочарованным Ковригой захлопнулась, джип заревел и безо всякого разворота, простым задним
Ганин вышел из оцепенения и поехал вперед. Мы осторожно проехали мимо раненого — беспомощного и теперь уже беззубого, учитывая разбитый о прочный бетон, поставленный родственниками великого и ужасного Тануки, капот, — брошенного хозяином «тигра», заехали в темный тоннель, Ганин включил фары и притормозил. Тоннель был недлинным, и уже через пятьдесят метров пути мы увидели свет в его конце, а также смогли убедиться, что этот свет нам никто и ничто не застилает.
Джипы мы увидели снова через десять минут бесконечных виражей и торможений на горной дороге: они спускались по гигантской эстакадной петле за дамбой Асари — первой дамбой в этом районе, делавшей все остальные ненужными, по крайней мере, по мнению всех налогоплательщиков, с которыми почетный строитель всех времен и народов Тануки позволил себе не согласиться, пролоббировав в Токио финансирование сооружения последнего приюта ковригинского «тигра». Затевать в этом месте гонки отработку голливудских автомобильных трюков я Ганину категорически запретил: внизу, в симпатичной зоне отдыха, праздный люд играл в теннис, качался на качелях и жарил баранину на мангалах, благо время было как раз обеденное.
Мы медленно, как предписано правилами, спустились в долину вслед за черно — белым стадом внедорожников, проследовали за ними мимо бесконечных пансионатов и гостиниц с горячими источниками и в конце концов оказались на северо-восточной окраине Отару. Джипы оторвались от нас на втором же перекрестке, но особого разочарования по этому поводу я не испытал, а просто попросил Ганина подбросить меня к порту.
Глава одиннадцатая
Когда мы въехали в порт и стали подъезжать к пассажирскому терминалу, у которого обычно встают наши и российские паромы, я почувствовал в воздухе запах войны. С юга, с горных склонов, к порту подлетали два вертолета, на которых обычно десантируется наш благословенный спецназ, на подъездных дорожках теснились черные автобусы с зарешеченными окнами, в которых опять же выезжают на сухопутные операции спецназовцы, — вся эта обстановка свидетельствовала о том, что Ивахара, его начальство и подчиненные подготовились ко встрече нас с Ганиным, а заодно и развеселой ковригинской компании, более чем фундаментально.
Едва из-за очередного поворота показался высоченный борт «Сахалина—12» с раскрытым бортом и перекинутым на берег въездным мостом, через который внутрь судна загоняются машины, как негромкое урчание движка «галанта» перекрыли автоматные очереди и отдельные, видимо пистолетные, выстрелы. Я инстинктивно пригнулся, Ганин притормозил и посмотрел на меня.
— Ты чего, Такуя?
— Живот охватило! — отмахнулся я и выпрямился.
— А я тебе вчера говорил: не набивай себя рисом!
— Если 6 я вчера рисом не набился, Ганин, я бы сейчас здесь с тобой не сидел! Давай рули на площадку к «Сахалину».
На означенной площадке царило деловое оживление: часть облаченных в пуленепробиваемые шлемы с полупрозрачными забралами и бронированные жилеты спецназовцев выволакивала из двух «караванных» джипов увесистых бандитов и укладывала их на бетон лицом вниз, а другая часть прикрывала это мероприятие, стоя на полусогнутых ногах и целясь в потенциальных обидчиков из немецких автоматов MP—5. Я огляделся: третьего джипа-того самого белого «крузера», который подхватил на дамбе Ковригу, — не было. Зато справа, за углом пассажирского терминала, был развернут штаб революции: стояли наши черно — белые вэны, «тойоты» и копошилось десятка три ребят в родимой темно — синей форме.
Я показал Ганину, чтобы он двигал в направлении штаба. Тут же дорогу нам перекрыли три неизвестно откуда появившиеся полицейские «хонды», из одной, что встала слева от нас, выглянул Ивахара.
— Вы, Минамото-сан?
— Я.
— И Ганин-сан с вами?
— И Ганин-сан со мной!
— Давайте отъедем туда! — Ивахара показал на свой импровизированный штаб.
— Ковриги нет. — Я кивнул головой в сторону укладываемых спецназовцами бандитов.
— Нет. — Ивахара покачал головой.