Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
– Может, нам как-нибудь?.. Все-таки столько лет.
– Гуленька, пойди присмотри себе мороженое, - Лика подтолкнула дочь в сторону киоска в углу. Но чуткая девочка не двинулась с места.
– Ма! Нас же папа ждет, - ревниво объявила она.
– Дядя, нам некогда.
– Да, да, конечно, - Антон успокоительно погладил ее по русой, не в маму, головке.
– Что ж? Рад был увидеться. - Я тоже, - пробормотала Лика, увлекаемая нетерпеливой дочерью к выходу.
На крыльце потерянная Лика остановилась:
– Зачем ты соврала про папу, Гуленька?
– А чего этому надо? Нам и вдвоем хорошо, - нашкодившая девочка искательно прижалась к матери.
Рука Лики невольно впилась в волосы дочери.
– Мама, мне больно, - тихо напомнила та.
Лика поспешно разжала ладонь, нежно огладила головку:
– Прости. Мне тоже.
К оцепеневшему Антону подошел Иван:
– Слушай, а это, случаем, не?...
– Она.
– Надо же, - расцвела. Вот ведь как женщин роды непредсказуемо меняют, - с сожалением констатировал Иван. Заметил состояние друга:
– Пригласил хоть на предмет воссоединения или давно остыл? - Ваня, ты ж видел, она здесь с дочерью. И - потом муж. Так что в ее жизни я никаким боком.
– У меня тоже жена и сын. Это нам с Анжелкой в постели ничуть не мешает, - зыркнув через плечо, с аппетитом отбрил Иван.
– Наоборот, остроты добавляет. Вроде аджики.
– Пошел ты к черту, Листопад!
– бессильно отругнулся совершенно расстроенный Антон.
– Тютя ты все-таки, - констатировал Иван.
– Ничего без меня не умеешь.
Глаз его нацеленно закосил.
* Среди реорганизаций, что провел Листопад по предложению Негрустуева, стало создание отдела по связям с общественностью. Антон настаивал, что широкое освещение деятельности холдинга в прессе будет способствовать созданию среди населения репутации компании как надежной, нацеленной на подъем экономики страны. Иван к затее относился скептически, считая малоэффективной, но возражать не стал и даже дал команду подобрать под новый отдел помещение, достаточно вместительное для проведения пресс-конференций.
После очередной утренней планерки Иван предложил Антону съездить осмотреть двухэтажное здание возле Коровьего вала.
– Там прежде Дом детского творчества размещался. Кружки всякие, секции. Но теперь дирекция акционировалась под себя и всех разогнала. Ищут, под кого повыгоднее лечь. Так что проверь документы. Обойди все помещения. А шо думал? Инициатива наказуема. Сам замутил, сам и доводи.
Когда Антон выходил из офиса, на проходной едва не столкнулся с моложавым, лет сорока мужчиной, показавшимся знакомым.
Быть может, показалось это Антону из-за рысьего, припоминающего взгляда, что бросил на него встречный. Но именно этот взгляд беспокоил и не давал забыть о себе всё то время, что добирался он на новенькой "девятке" до Коровьего вала. И лишь проехав пол-Москвы, вспомнил, - то был тверской комитетчик
* Юра Осинцев, раскинувшись в гостевом кресле, с демонстративным интересом рассматривал хозяина кабинета.
– Не рад ты мне, вижу, - посетовал он.
Набычившийся Листопад промолчал.
– Не рад, - окончательно определился Юра.
– А я так, напротив, как узнал, какого ты ходу набрал, так возликовал. Не чужие ведь. Колебался, правда, стоит ли о себе напоминать. Всё-таки большим человеком стал. Публичным!
Иван беспокойно скосился. И Юра это заметил.
– Прежние провинциальные загулы, должно быть, оставил. Теперь на виду у всей страны получаешься. - Чего хочешь?
– грубо поторопил Иван.
– Времени стало не хватать, - понимающе догадался Юра.
– А откуда оно у большого человека? Как говорят, время-деньги. Значит, раз много денег - мало времени. А вот у меня его теперь навалом. Как комитет развалили, так стало навалом. И оказалось вдруг, что был нужен, и разом - никому. Которые прежде аж по гланды вылизывали, сторониться начали. Вроде спохватились и забрезговали. А это ж совсем другое бытие.
Хоть и ёрничал Осинцев, но видно было, что говорит правду. Даже не из слов видно. Просто на место прежней победительности, что давали ощущаемые за плечами крылья Родины, пришла вялая растерянность нестарого человека, этой самой Родиной ни за что ни про что выброшенного на обочину.
– Никому сделался не нужен. Разве что тебе? На работу возьмешь? Могу начальником охраны. Даже замом.
– Не возьму, - отрезал Листопад.
Улыбчивые Юрины глаза помертвели.
– И тебе, стало быть, не гожусь. А раньше годился. Что ж, может, тогда кому другому придусь. Из тех, кому до тебя дело есть! Немало, должно быть, обиженных. Только брось кость, - ухватятся.
– Никак грозишь.
– Где уж нам, подзаборным, против вашего всемощества. Разве что другие всемощные заинтересуются. Вас ведь теперь развелось всяких! Слышал, в Верховный Совет баллотируешься. Хорошее дело. Тут имиджы важны. Чтоб ни соринки ни пылинки. Грязь бы только какая, упаси Бог, не всплыла.
– Сколько хочешь? Шоб раз и навсегда!
Юра задумался, почесал подбородок:
– Вот, значит, как ты наши отношения трактуешь. Тогда, чтоб без избытку, - двадцать тысяч долларов!
Он сам зажмурился от прозвучавшей астрономической цифры. Но пути назад не было.
– Мне это на оставшуюся жизнь. А для тебя, полагаю, мелочь.
Судя по сузившемуся взгляду, Иван так не полагал.
– Подписка с собой?
Осинцев укоризненно развел руки, - кто ж такое с собой носит?
– Перезвони через пару дней, подумаю, что смогу для тебя сделать, - Листопад нетерпеливым жестом заставил подняться неприятного визитера.
– Что ж, пару дней подожду. Осинцев поколебался, протянуть ли руку. Но хозяин кабинета уже уткнулся в бумаги. Коротко кивнув в склоненный затылок, Осинцев вышел, подрагивая от оскорбления.