Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
Но мысль о том, чтоб зажить одной семьей с чужим ребенком, закоренелого холостяка продолжала пугать. И потому он оттягивал решение, доколе возможно. Гулина учеба закончилась, - подошли летние каникулы. Антон молчал. Гуля съездила на лето к бабушке, вернулась. Настало время выбирать школу. Антон продолжал малодушно отмалчиваться. Лике стало ясно - молчание и есть его решение. Перейдя порог долготерпения, она разорвала их отношения. По-своему, - без сцен и объяснений.
Антон бродил по опустевшей квартире, натыкаясь на ее вещи, раздражаясь
* Меж тем на работе комом нарастали проблемы. Теперь, когда Антон остался за президента, ему стали звонить с вопросами, прежде замкнутыми на Ивана. Из тревожных звонков директоров предприятий и руководителей хозяйств всё яснее проступало, что Листопад, очевидно, отчаявшийся устоять против Балахнина, втайне начал готовиться к распродаже холдинга. Удрученный Антон рвался отговорить приятеля от рокового шага. Но связи с Листопадом всё не было.
Блокада Белого дома затянулась. Связь и свет отрубили. Мобильники глушились. Но сразу на насильственное выдворение взбунтовавшихся депутатов президент все-таки не решился, дожидаясь добровольной сдачи. За что и поплатился. Как сказал герой вестерна, решил пристрелить - стреляй, а не болтай. Иначе пристрелят самого.
Третьего октября подтянувшиеся сторонники парламента прорвали кольцо оцепления, захватили мэрию, бросились на штурм Останкина. Казалось, перелом свершился.
Ан нет. Ночью президент ввел в Москву войска, приказав начать штурм Белого дома.
На то оно и первое лицо страны, чтоб и среди киллеров оставаться первым. Чего пулялками развлекаться? Замочить так по-взрослому, - из танковых стволов. Одно слово, - миротворец. Утром четвертого октября телевидение транслировало на всю страну первое ( и самое крутое) в своей истории реалти-шоу, - российские танки расстреливали собственный парламент.
Как всякое свежее рейтинговое представление, событие вызвало огромный интерес. От набежавших зевак, казалось, рухнет Краснопресненский мост. Время от времени свистели осколки. Но это лишь добавляло энтузиазма - зрелище оказалось что надо, с перчинкой. К гостинице "Украина" начали подъезжать на машинах новобрачные - фотографии на фоне гибнущего Белого дома предвещали долгое, безмятежное счастье.
Должно быть, если бы подтащили ядерную боеголовку, поглазеть сбежалась вся Москва. Но и без того драйва хватало.
Наконец, напулявшись от души, пустили "Альфу" и - начали выводить.
Порядок на зоне был восстановлен. Причем справедливость свершившегося сомнения у населения не вызвала - главный пахан "опустил" зарвавшихся беспредельщиков. Всё в рамках правового поля. То есть по правилам. По понятиям.
* Антон, прильнув к телевизору, с замиранием сердца следил, как из здания одного за другим выводят людей. Он жаждал увидеть Ивана - живым.
В дверь позвонили, - на пороге стоял Листопад. Закопченный и обросший.
Предупреждая радостный
– Всё потом, - прохрипел он.
– Три дня не спал. Только шоб никто...
Он обрушился на тахту и фразу не закончил. Кажется, заснул в полете.
Проснулся Иван от легкого шума в соседней комнате, - Антон наспех накрывал стол. Прошел в ванную, принял душ, побрился чужой бритвой.
Когда вышел, его уже поджидали с открытой бутылкой "Мартеля" и блюдом с бутербродами.
– Ну-с, с избавленьицем!..
– разудало начал Антон и - осекся, увидев то, чего не разглядел в тусклой прихожей.
Даже в восемьдесят седьмом, загнанный в угол Вадичкой, Иван ревел и буйствовал, будто буйвол в загоне. Сейчас же из ванной вышел ссутулившийся, блеклый человек, с несвежим, несмотря на выбритость, лицом. Глаза, всегда нахально косящие, будто перевернулись зрачками внутрь, что-то выглядывая и выспрашивая в самом себе.
Иван горько усмехнулся.
– Я уезжаю...Совсем, - не дождавшись вопроса, надавил он.- Куда подальше из этого бардюкальника!
– Как же наше дело?
– Какое еще на хрен дело? Где ты видишь дело?!
– Листопад цветисто выругался. И тем будто освободился от оторопи, в которую погрузился. Губы его зло задрожали.
– Вот это, что ли, дело?!
– он ткнул на окно, за которым различались клубы дыма над бывшим парламентом.
– Дело - то, чем мы занимаемся.
– А мы где, на луне?!..
– вскрикнул Иван, но тут же убавил голос.
– Ишь, дело ему. Или не на твоих глазах его гробили? И что? Кто-нибудь вступился? Хоть кто-то? Ведь не для себя одного старался! Нет! По фигу метель! Рвите друг другу глотки, а мы не при делах.
– Но за тобой же отстроенная система, тысячи людей, Иван! Которые поверили. Поставили на нас. Нельзя же их так просто взять и бросить. Понимаю - трудно. Идет наезд. Но мы ж отбиваемся, - Антон, торопясь и сбиваясь, выкрикивал то главное, что готовился сказать Листопаду. И что должно было переубедить его.
– Я только вчера два новых встречных иска инициировал.
– Инициировал он!
– со смесью досады и умиления передразнил Иван.
– От чьего имени, спрашивается?
– От твоего, конечно.
– Значит, незаконно, - глумливостью подавляя стыд, констатировал Листопад. Под требовательным взглядом Антона замолчал и опустился в кресло. Короткий запал будто вышел из него.
– Нет больше ничего!
– через силу объявил он.
– То есть как? В смысле что - уже продал? Но - когда?
– С распродажей я тоже опоздал. Нечего больше распродавать, - Листопад устало посмотрел на часы.
– Сегодня я подписал бумаги об отказе от всего, чем владею, в пользу Балахнина. У меня больше ничего нет, - он безысходно хлопнул себя по ляжкам.
– Нищий, понимашь!