Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
– Шо-то не так?
– Иван выпустил ее.
– Отвыкла. Ведь столько не виделись, - заискивающе пробормотала она.
Суетясь, помогла нежданному гостю стащить плащ, повлекла в гостиную. Здесь всё было как прежде. Разве что на спинке кресла бессильно свесился к полу наспех брошенный женский бюстгальтер. - Только из ванной, - Анжела поспешно пихнула бюстгальтер в карман халата. Начала приходить в себя.
– С возвращением.
– Денег хватало?
– Иван продолжал настороженно осматриваться.
– Да, спасибо тебе.
Долго
– требовательно произнес он.
– Ждала, конечно, - она вымучила радостную улыбку. Получилось жалко. Анжела нахмурилась. - Хотя...Нам надо поговорить, Ваня.
– Вижу, - Листопад кивнул на приоткрытую дверь ванной, где возле зеркала, прямо на стиральной машине, заметил брошенную наспех мужскую бритву.
– Так шо у нас за Сергунчик завелся? Похоже, эстет. За хлебом, не побрившись, не выходит?
Анжела обреченно вздохнула:
– Я замуж выхожу, Ванюш.
Она робко скосилась на прежнего любовника. Облизнула пухлые губы. Краем сознания Иван подметил, что это у нее получается, куда эротичней, чем прежде. Юная девушка сформировалась в женщину. Он сам сделал ее женщиной. И что? Для кого-то другого? В Иване всё затрепетало. Злость и обида причудливо перемешались в нем с желанием.
Анжела со страхом подметила знакомый, разгорающийся дикостью взгляд.
– Но ты ведь сам меня бросил!
– заторопилась она.
– Сбежал, даже не найдя нужным попрощаться. И потом - годами ни слуху, ни духу. Будто меня нет!
Она легонько, испытующе всхлипнула.
– А деньги, шо присылал, не в счет?
– мрачно напомнил Иван.
– Но ведь ни письма, ни слова. Что ты, где. Все говорили, вовсе не вернешься.
– Или - что убьют, - подсказал Иван.
Анжела сбилась. Не то чтоб она хотела его смерти, но как своего мужчину мысленно уже похоронила.
Иван это понял.
– С этим всё ясно, - определился он.
– Стало быть, Сергунчик у нас и есть тот самый женишок?
– Он студент. Мы с детства дружили. Я тебе рассказывала. Когда ты сбе...уехал, я ездила на родину. Мы вновь встретились. Сейчас он тоже учится в Москве. Снимает комнату.
– А живет на мою стипендию, - уголки губ Листопада брезгливо изогнулись. Он допускал, что одинокая девушка за столь долгое время могла завести кого-то. И даже приготавливал себя к снисходительности. Но, услышав воочию, что женщина, о которой мечтал годами, которой помогал в самые тяжелые для себя дни, собирается его бросить, почувствовал, как неконтролируемая ярость начала захлестывать сознание.
– Мы любим друг друга, Ваня! - выкрикнула Анжела.
– Как же-с! Понимаем. Большое чувство. Милый дружок, славный пастушок. Значит, пока со мной шуры-муры на этой койке крутила, ту любовь законсервировала.
– Не смей! Я ведь в самом деле думала, что смогу полюбить тебя. Мне
– Еще бы не казалось, если от меня деньги отсасывала. А от кого сосешь, у того и сосешь. А теперь, стало быть, меня списала в тираж, и самое время прежней любви заново вспыхнуть. А чего ей здесь, в трехкомнатных хоромах, на всем-то готовом, не вспыхнуть? А? Как вам, кстати, моих переводов на двоих хватало? Или, притомившись рачком, прохаживались шутейно по поводу моей скупости? Де -мог бы и побольше подбросить на молодецкие забавы.
Анжела насупилась. Распрямилась оскорбленно.
– Ну, вот что. Говорить в подобном тоне, считаю, недопустимым. Повторяю, - я тебя не люблю. Потому прошу покинуть этот дом и не унижать себя и меня бесполезными препирательствами.
– Покинуть? Отличненько. С нашим удовольствием, - Листопад от клокочущей в нем ярости говорить в полный голос не мог. Он просто шептал, разбрызгивая слюну. Губы сошлись в полоску. Заметавшийся взгляд остановился на стоящей на трюмо сумочке. Приподнявшись, он сгреб ее и вывернул содержимое на стол.
– Что ты себе позволяешь?!
– Анжела попыталась помешать ему. Но легким взмахом мужской руки оказалась отброшена к дивану.
– Так-с! Паспорт, документы на машину... Ага, теперь - ключи!
Бормоча, он запихал всё в карман пиджака. Повернулся к сидящей на полу женщине:
– Одного дня тебе хватит, шоб отсюда убраться?
– Мне?! Да здесь всё мое. Если немедленно не вернешь, я звоню в милицию.
Листопад расхохотался, - ненатурально и страшно.
– Твоё? Та у тебя насопельника собственного нет! Всё вот это, - он покрутил пальцем, как пропеллером, вдоль стен, ткнул в цепочку на шее девушки.- И это тоже...куплено на банковские "бабки". И "бабки" эти я остался должен бандюганам.
Анжела помертвела. Листопад мстительно подмигнул.
– А ты как думала? Ваню через бедро, а самой в шоколаде?
Вотушки!
– он от души рубанул себя по сгибу локтя.
– Тогда я тебя по любви заныкал, шоб не тронули. Но теперь шепну. А бандюганы - народ нервный и малограмотный. На всякие там свидетельства о собственности внимания не обращают. За своим тут же прискочут. И тебя маткой наружу вывернут, и милого дружка, славного пастушка. И пойдете отсюда, солнцем палимы! Забыла, как у тетки с голым задом ютилась?
Во входной двери провернулся ключ. Анжела обреченно сжалась.
– О! Легок на помине, - обрадовался Иван.
В коридор вошел стройный парень с длинными, волнистыми волосами. В приталенном джинсовом костюмчике он выглядел ладным и изящным, словно торреро. Увидев рассевшегося посреди гостиной незнакомца и подле - сидящую на полу Анжелу, он непонимающе уставился на обоих.
– Почему без хлеба?!
– рассердился Иван.
– Простите, что?
– Конь в пальто.