Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка

Данилюк Семён псевдонимом

– А собственно, почему это пред вами я не должна говорить то, что думаю?
– несколько растеряласьДолгова.

– Да потому что ты интереснейшая баба, от которой у мужиков должны зубы стынуть!
– отчеканил Листопад. Оглядел откровенно-вожделеюще.
– И глянь, во что себя превращаешь. Ну ладно была б какая-нибудь задрипанная пигалица, которая и рада бы за щеку взять, да не дают. Но когда женщина, самой природой созданная для любви, начинает впадать в ханжество, - вот это по мне как раз и есть вызов общественной нравственности. Вот за шо судить бы надо! Долгова аж головой тряхнула, будто освобождаясь от миража. - Уходите наконец, - слабо пробормотала она, со страхом посматривая на незваного

гостя, которого потряхивало от непонятной злости. Ей казалось, одно неловкое слово, и этот вышедший из-под контроля буян просто способен смять ее. Быть может, ударить. Он пугал ее своим порывом, который мог зайти сколь угодно далеко. Пугал, но и - привлекал. Что-то происходило меж ними - даже не то, что говорилось, а то, что сквозило между слов. И не она контролировала и направляла ход событий. Все наработанные годами, безотказно действующие методы укрощения зарвавшихся с ним не срабатывали. Листопад, вроде безрассудно яростный в своем стихийном всплеске, но в то же время чуткий к реакции собеседницы, даже не угадал, а уловил ее неуверенность и смятение. Уже не боясь ошибиться, - а чего оставалось бояться?
– он ухватил Долгову за локоть, рывком развернул ее спиной к себе, лицом к зеркалу.

– Ты только глянь на себя!..
– выпалил он и сбился: халат распахнулся, и в зеркале отражались подрагивающие над бюстгальтером чаши грудей с набухшими сосками. У Листопада разом пересохло в горле.

– Даже не думай, подонок, - срывающимся шепотом прохрипела Таисия Павловна.

Как раз думать Иван был уже не способен. Он просто подхватил женщину на руки, посадил перед собой на тумбочку, злым рывком распахнул ее ноги.

– О, боже, как это грубо, неинтеллигентно, - неожиданно для себя хихикнула она.

– Молчи, дуреха! Все испортишь, - Листопад нагнулся над ней, обхватил за подбородок и, торопясь, впился в сжатые губы.

Последнее, что увидела Тасисия Павловна перед тем, как прикрыть глаза, - шальной, победно косящий взгляд.

* Иван шел по ночной турбазе мимо погруженных в сон бараков. Не пробивался свет и через балкон, с которого совсем недавно произносил он пламенную свою речь.

– Ваня!
– послышалось сбоку. Он обернулся: на скамейке, мимо которой он только что прошел, нахохлилась закоченевшая фигурка - в промокшей стеганой куртке и "тракторах" - дутых сапогах на резиновой подошве. - Викушка!
– поразился Иван.
– Я думал, ты спишь.

– Я... волновалась. Вышел и - пропал. Где ты был, Ваня?
– голосок ее подрагивал от холода.

– Я?
– Иван неожиданно для себя растерялся, почему-то не найдясь, что соврать. И - не желая врать.
– Я... Понимаешь, проблемы решал. - С Балахниным?

– Ну да! В общем-то. По работе, короче. А почему ты здесь? - Ждала.

– Викушка моя!

Иван подхватил мокрую Вику на руки, прижал к себе.

– Да ты ж вся продрогла. Пойдем, я тебя согрею, оживлю!
– наполненный причудливой смесью жалости, любви и раскаяния, бормотал он, поднимаясь по гулкой лестнице.

– Ваня!
– тихонько, другим голосом произнесла Вика.
– Подожди, Ваня!

Она соскользнула с его рук, сняла прилипший к перилам жухлый лист, принюхалась удивленно: "Надо же, грибами пахнет", приподнялась на цыпочки, пытаясь сквозь тьму разглядеть его глаза, в чем-то для себя определилась:

– Я хочу только сказать. Я тебя, конечно, очень...Но если узнаю, что ты... в общем, что у тебя еще кто-то, - она сглотнула.
– Я от тебя уйду, Ванечка.

У Ивана перехватило дыхание.

– Да боже ты мой! Да шоб мне пусто!
– загудел он, приводя в себя в обычное, глумливое состояние.
– Да вот прямо сейчас, шоб тебе не мучиться подозрением, да просто шоб спалось хорошо, просто-таки возьми нож и отрежь мне окаянный отросток!

Вика закрыла его рот рукой:

– Разбудишь всех. Я заходила к Балахнину. Там ...

–

Нинка, да! Каюсь, сосводничал! А шо ты думаешь? Комсомольские будни - это такая, доложу тебе, многоходовая партия. Это... - В общем, Ванечка. Я тебе не жена. Ты просто помни. Буду жалеть. Но не вернусь.

Иван отнял от губ ее пальцы и поцеловал, - как бы прося прощения за то, в чем не мог признаться, и одновременно благодаря за долготерпение, - он ощутил, что сегодня и в самом деле запросто мог лишиться Златовласки. - Если б ты знала, какой я бываю сволочью, - неожиданно для себя тихо произнес он. И во влажных, внимательных глазах ее разглядел, - знает. И все-таки любит.

"С Долговой завязываю", - заверил он себя, не больно впрочем самому себе поверив.

Андеграундом по соцреализму

* Наутро возле проржавелых ворот с приваренной надписью "Турбаза "Орлик" толпилась депутация по встрече высокого гостя, - открытие выставки молодых областных художников обещался освятить личным присутствием председатель областного комитета профсоюзов Брехов.

Его-то и ждали, потряхиваясь от недосыпа и сырости. Сильнее других трясло на холоде двух пионеров с горном и барабаном и пионерку-пятиклассницу - под знаменем. Школьников срочно сняли с занятий в ближайшей школе, приискали белые рубашки и галстуки. Но - соответствующих брюк не нашли. Только спортивные шорты, оставшиеся после межшкольной олимпиады по баскетболу. Теперь эти шорты полоскались на тощеньких задах, закрывая на две трети синюшные, цыплячьи ножки. Смотреть на пионеров было жалко. А на пионерку с рано оформившейся фигуркой - больно. Ей, наоборот, выдали юбчонку, едва налезшую на округлую попку. При малейшем ветре юбочка вздымалась. Члены бюро райкома комсомола, таясь друг от друга, то и дело поглядывали на мелькающие беленькие трусики и сладко жмурились, - комсомольский актив дружно впал в грех педофилии. От входа в столовую доносился робкий шум. Шум производили отдыхающие, которым только что объявили, что завтрак задерживается до обеда. Решение не пускать в столовую посторонних приняла дирекция под нажимом Непомнящего, - дабы раньше времени не нагадили. Дело в том, что именно в помещении столовой разместили художественную экспозицию. Из числа выставленных полотен комиссия во главе с Бреховым должна была отобрать несколько работ для представления на всесоюзную выставку молодых талантов. Сами таланты, только-только закончившие развешивать картины, толпились внутри и с вожделением поглядывали на пышный, свежедоставленный из пекарни каравай с воткнутой солонкой.

Чужих среди встречавших не было. Попытавшегося присоединиться к депутации директора турбазы Непомнящий без затей спровадил. Разве что возвышавшаяся над прочими голова Листопада раздражала Вадима.

К комсомольскому активу подошла Долгова. Как всегда деятельная и - неожиданно приветливая. - Готовы к встрече?
– она внимательно оглядела подобравшихся комсомольцев, словно кремлевских курсантов перед парадом. Взглядом указала на непорядок в одежде, пригляделась к пионерке, усмехнулась понимающе.
– Кто хлеб - соль вручать будет?

– Выделена передовая доярка, - доложил Непомнящий.
– Как положено, в наряде русской красавицы. Ждет команды в столовой.

– А где ваш секретарь обкома?

– Пока не подошел.

Балахнин действительно до сих пор не появился, хотя за ним дважды посылали. Листопад понятливо смолчал: Нинку пока тоже никто не видел. Вчера вечером он намекнул ей, что есть возможность за одну ночь вырасти до старшей по смене. Иван глянул на часы, озадаченно мотнул головой: "Пожалуй, уже и на метрдотеля расстаралась". – Едут!
– послышались всполошные крики от дороги. Оттуда сбегал Маргелов. Следом, размахивая руками, торопился Эрлихман.