Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
– Ты что, и впрямь меня не узнаёшь?
– полюбопытствовал Балахнин.
Иван озадаченно промолчал.
– А ты напрягись. Мужика в тянучках, с которым под утро на скамейке распивал, а потом от милиции отбил, - неужто забыл? - От оно!
– Иван обрадованно хлопнул себя по ляжке.
– То-то гляжу, шо-то вроде...
Балахнин с любопытством скосился.
– Наслышан я о тебе, - сообщил он.
– Только не знал, что тот самый. Стало быть, доцентствуешь?
– Пока всего лишь и.о.
– И не поднимешься выше, если с кем и где ни попадя ханку хлестать будешь! Пойдешь ко мне в аппарат работать?
Листопад присвистнул:
– Слушай, а если б мы еще "сухаря"
– Брось!
– властно, неожиданно трезво рубанул Балахнин.
– Я по пьяни ничего не решаю. У меня так: отдых - одно. Дело - другое. Не пересекаются. А вот у тебя, вижу, это намешано.
– Не скрою, уважаю добрую гульку, - с пьяной откровенностью пробасил Листопад, сбивая Балахнина с привычного начальственно- снисходительного тона. Иван не то чтобы специально рассчитывал свое поведение. Скорее, был он человеком стихии. Но - с абсолютным социальным слухом. И как человек с абсолютным слухом умел точно определить, с кем и в каком тоне следует говорить. И хоть действовал интуитивно, практически не ошибался.
– Все мы гомо сапиенс и любим посвинячить, - принял интимную интонацию Балахнин.
– Не с таким размахом, как ты, - он озадаченно покачал головой.
– Но если втихую, в достойной компании, то почему бы нет? - На Нинку глаз положил?
– напрямую спросил Листопад.
– Шуму вы много подняли, - уклонился от прямого ответа Балахнин. - Этого не бойся. Никто не узнает: ты, я и она. Нинка, хоть официантка, но деваха серьезная. На кого попало не кидается. А на тебя, вижу, запала. Сама-то первая сказать стесняется. И тебе по должности неловко. Но могу намекнуть, что ждешь. Что скажешь?
– Придет - не обижусь, - осторожно произнес Балахнин.
– Но если после разговоры пойдут, источник выяснять не стану, - твой прокол будет. Первый и последний. А что касается приглашения в обком, так тоже не с бухты-барахты. Я тебя сегодня на этой трибуне вычислил. Это ж надо наших олухов так загипнотизировать, - Балахнин завистливо выпятил губу.- Видят ведь, что куражится, а - ни с места. Так вот я не шучу. Да?
– Я тоже. Нет.
– Подумай как следует: дважды не предлагаю.
– Нет!
– Листопад давно осознал значимость начавшегося разговора, и теперь быстро, на ходу, подбирал и интонацию, и нужные слова: такие, чтоб не дать потерять интереса к себе.
– Холуев у тебя и без меня полный обком. На хрена тебе еще один?
– Лих судить, - Балахнин предостерегающе построжел.
– Холуи, конечно, само собой. Где и куда без них? Но не только. Люди мне и впрямь нужны. Сейчас молодежь такая, что на "даешь" не возьмешь. Неверующая. А повести надо. Иначе кто другой подхватит. Или не видишь, что происходит на самом верху? После смерти Брежнева сплошная кутерьма. Горбачев протрубил перестройку. А чего с ней делать, похоже, сам не знает. Страна накануне потрясений. И куда ее понесет, решать будут кадры. Чтоб живые, незаштампованые. Как ты. Ты - человек надежный?
Иван успокоительно засмеялся: - Я, Юрпалыч, в самом важном для тебя надежный - за своих всегда готов стоять. Но мой дядька-академик меня вразумил: каждый должен на своем месте проявляться. Ну, зачем я тебе в обкоме? Еще один подчиненный. Выгодней копить своих людей в разных областях. В тех же министерствах, институтах, не знаю там, колхозах, заводах всяких. Ведь чем шире площадь охвата, тем устойчивей. Шо разглядываешь?
– Присматриваюсь.
– Важно одной кодлой идти. Фронтом. Главное, чтоб мы друг на друга могли положиться. Сегодня, скажем, ты меня в науке поднимаешь. А завтра - переменись чего, - я тебя подопру. У меня ведь тоже планов громадьё. Так шо, руку на подвиг?
Иван перевернул руку ладонью вверх. Разговаривать подобным тоном - на равных - с человеком, который может походя поломать тебе жизнь, - это, конечно, сверхдерзость,
Балахнин, выдерживая паузу, смотрел на подрагивающую в сумерках ладонь. Затем резким мужским движением пришлепнул ее сверху - как бы ставя печать на договор.
– Что ж, давай попробуем. И в чем я тебя сегодня поднять должен? - Выдвинуть от района кандидатом на съезд комсомола!
– сглотнув слюну, выпалил Иван. Об этом он давно думал. Делегат съезда - это на всю жизнь, как орден. Такого и анонимки не достанут, и докторскую можно будет на годик вперед продвинуть. – М-да, помалу не кусаешь, - озадаченно процедил Балахнин. - Та надоело, понимаешь, по мелочевке висты накапливать. Расти, так крупно. – Понимаю. Большому человеку - большие горизонты. Только не выйдет. Во-первых, кандидатура на съезд от района уже согласована - Непомнящий. Иван скривился.
– Впрочем, этого бы как раз подвинуть можно. И без того чересчур расшагался за отцовской спиной. Другое худо. Твоя кандидатура не пройдет.
Он прихватил помрачневшего Листопада под локоть.
– В-он, светелку видишь?
– они как раз проходили мимо кирпичного корпуса. Балахнин неприязненно кивнул на горящее окно на втором этаже.
– Девицу там поселили, перезрелку Несмеяну.
– Долгова?
– догадался Листопад.
– Именно. Секретарь райкома партии по идеологии. Вот - звание из званий! Без ее санкции из района ни одна кандидатура на областную конференцию не уйдет. А тебя она после сегодняшнего, уверяю, крепко запомнила. Так что не до съезда тебе, Иван. На первом этапе самая великая моя помощь будет добиться, чтоб она тебя вовсе поедом не сожрала.
– А ты с ней не можешь как-то?..
– Нет. Чумовая баба. Принципиальная, как стоп-кран. Знаешь, из самой что ни на есть паскудной породы. Ведь видно же, что кол внутрь до чесотки хочет. Оттого и бесится! Но в этом же своем воздержании находит какой-то особый кайф, от которого всем вокруг хреново! Там на самом деле - психоаналитик нужен!
Они подошли к подъезду.
– Ладно, Иван. Не всё сразу. Вживайся пока. А там, - буду о тебе помнить. Я ведь твой должник... Так как насчет?..
– Балахнин кивнул в сторону скрывшейся за деревьями мансарды. Листопад задумчиво глядел на окно заветной светелки. Спохватился. - Да придет, придет к тебе Нинка. Для другана уломаю.
Прощаясь, Иван еще раз глянул на светелку - прикидывая.
* Таисия Павловна Долгова в наброшенном сатиновом халатике сидела перед треснутым трюмо и с непроходящим раздражением вслушивалась в приглушенные выкрики из коридора, - там, уединившись от запертого в бараки актива, отдыхал Пригородный райком комсомола. Раздражение Таисии Павловны было крепко замешано на зависти. Ей хотелось туда, к этим бесшабашенным, захлебывающимся собственной молодостью отморозкам, одним из которых она сама была каких-то... ничего себе, каких-то, - пятнадцать лет назад. Увы, им она не нужна. Более того, всюду, где появлялась секретарь райкома партии по идеологии, тотчас пугливо затухало оживление. Она, будто брандспойт, заливала всякий огонь, безразлично к тому, опасное ли это, грозящее пожаром пламя, либо уютный, согревающий костерок. Она знала о своей, сложившейся в последние годы репутации сухаря в синем чулке. Синий чулок - это на ее-то длиннющие ноги, от которых прежде "тащилась" половина студенческого общежития. Мужская половина. А другая - женская - яростно завидовала ее умению легко, без видимых усилий вертеть самыми яркими мужиками и так же легко бросать их - по случайному капризу. Куда все делось?! Когда, в какой момент превратилась она в одинокую деловую женщину - самый отвратительный, ненавистный прежде ей самой тип женщин?