Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
– Едут, я сам видел!
– длинноногий Маргелов, боясь, что приятель опередит, передвигался широкими, заячьими прыжками.
– Я тоже! Я тоже видел!
– коротышка Эрлихман изо всех сил поспешал следом. - На двух легковушках. Да вот, вот же они!
"Волги" - черная и белая - уже съезжали с шоссе.
– Раскрыть ворота!
– распорядился Непомнящий.
"Щас, как же"!
– директор турбазы, которого отодвинули от встречи, мстительно шмыгнул в толпу.
Местный сторож снял замок, толкнул створки. Ворота заскрипели, но - не подались. Машины меж тем подъехали почти вплотную.
– Да помогите же кто-нибудь!
– Непомнящий нервно оглянулся.
На помощь сторожу бросились Маргелов с Эрлихманом. По привычке ходить друг за другом, оба схватились за одну и ту же створку. Она, единственная, и открылась.
–
– рыкнула на НепомнящегоДолгова. - Доярка, падла, - невнятно пробормотал Вадим. Болтавшаяся по столовой доярка вдруг куда-то запропастилась. Да, скверно, скверно началась встреча.
Наконец доярку извлекли из женского туалета. Раскрасневшаяся передовица торопилась, на ходу отирая руки о рушник.
Непомнящий облегченно подобрался.
– Знамя-а! Барабан! Горн! Хлеб-соль с дояркой-сволочью - приготовиться! И все - за мной!
– на одном дыхании скомандовал он. И - шагнул.
Жидко ударил озябший барабан. Застывший горн издал звук тужащегося на унитазе засранца, взвизгнул фальшиво и - обессиленно умолк. Знаменосица закостеневшими ручками не удержала склонившееся древко. Быстро семеня, попыталась перехватить, но - не сумела. И знамя школьной дружины при общем вздохе рухнуло в подмерзшую грязь, - в метре от председателя облсовпрофа.
Упавшее к ногам знамя и сама перепуганная хорошенькая знаменосица неожиданно оказались Брехову приятны. Во всяком случае он быстро, опередив испуганную девочку, наклонился, поднял древко и передал ей, успев при этом то ли успокоительно погладить ее по головке, то ли обтереть о девичьи волосы перемазанную ладонь. Но на побелевшего секретаря райкома комсомола он глянул уже с другим, осуждающим выражением. Вадим куснул пересохшие губы и при общем молчании выступил вперед.
– Уважаемый Владимир Владимирович! Слет комсомольских активистов счастлив приветствовать вас!..
– звонко начал он. Но Брехов начальственно перебил:
– А! Районный комсомол. Вадим осекся. Ключевым здесь было не то, что Брехов прервал приветствие. А - слово "районный". Два года назад всемогущий председатель облсовпрофа Брехов воздвигнул посреди областного центра монументальное здание обкома профсоюзов. Но еще более могущий второй секретарь обкома партии Непомнящий поручил провести контрольный обмер здания. Обмер подтвердил то, о чем его проинформировали, - председатель обкома профсоюзов совершил вещь недопустимую: облсовпроф оказался на полметра выше, чем здание обкома КПСС. Профсоюз, возвысивший себя над партией, - это как минимум политически двусмысленно. О стремлении Брехова занять место самого Непомнящего в городе хорошо знали. И если бы факт превышения допустимой высоты вскрыли в ходе строительства, лучшего повода для секретаря обкома "срубить" опасного конкурента и представить было нельзя. Но нарушение обнаружили, когда здание уже отстроено, принято и даже заселено. Не взрывать же! Теперь в двусмысленном положении оказался Непомнящий. Любая попытка раздуть конфликт обернулась бы вопросом к нему самому: " Почему раньше не доглядели и допустили?". То есть переводить конфликт на уровень Москвы было нельзя, смолчать - значило расписаться в собственном бессилии. Положение для секретаря обкома создалось патовое. Неделю Брехов ходил гоголем: слабость одного руководителя - всегда сила другого. Но Непомнящий в очередной раз показал себя мастером нестандартных решений. Он попросту
Вполне насладившись унижением Непомнящего-младшего и собственной тонкостью, Брехов потянулся к караваю, вынул из него прорезанный специально треугольничек, окунул в солонку и - положил в рот. То ли хлеб оказался неожиданно вкусным, то ли пред облсовпрофа голодным, только Брехов вновь запустил жилистую лапу в каравай и на сей раз вывернул оттуда добротный кусман.
Тут он увидел Долгову и - моментально переменился.
– Таисия Павловна!
– сиповато проворковал Брехов, отбросив выдранный кусок на асфальт и неожиданно млея.
– Вот кого рад видеть! Раз ты здесь, я успокоен: не дашь ротозеям провалить мероприятие. Окончательно тем уничтожив Непомнящего, Брехов со смесью восхищения и уважения склонился к Долговой. С некоторым недоумением отметил на аскетичном лице бывшей любовницы горящие озорством глаза. "Уел-таки кто-то сучку", - опытным взглядом определил он.
– Ну, веди, Таисия Павловна, демонстрируй молодые дарования. Я вон с собой кучу экспертов привез, чтоб, стало быть, не самотеком, а максимально объективно. Комиссию, понимаешь. Тут тебе и завотделом культуры, - он пошевелил пальцами, и завотделом издалека глубоко кивнул головой.
– И ректор худучилища, и секретарь Союза художников, - в общем много всякого понавез.
Не сочтя нужным представить "всяких" поименно, он шагнул к распахнутой настежь двери столовой.
Вообще речь председателя обкома профсоюзов была путана и рысиста. Начиная фразу, он сам не знал, куда его вынесет. Бывало, заносило, - увлекшись, так и дул через дебри российской словесности наметом - без карты и компаса. Потому в торжественных случаях, дабы не заблудиться, себя сдерживал и старался говорить вескими, рублеными фразами.
* Похоже, Брехов торопился, потому что вдоль полотен прошел довольно споро, с установившейся скептической миной. Возле последней картины повернулся. Что-то во всем увиденном смущало председателя облсовпрофа. - И это наше будущее?
– вопросил Брехов, почему-то с укором оглядев собственную свиту, которая в свою очередь перевела осуждающие взгляды на толпящиеся здесь же дарования. Молодые дарования, и без того возбужденные, принялись нервно оглаживать клочковатые бороды и спешно зализывать наметившиеся залысины. Один из них - хмурый бородач в сандалиях на босу ногу - внезапно выдернул ступню наружу и энергично почесал ею собственную лодыжку. Чем привлек к себе внимание.
– Почему собственно без носков?
– поразился Брехов. - Или у комсомола нет денег, чтоб творцу пару носков выделить?
– Это он так закаляется - по системе йогов, - подсказал ответственный. - Раньше это называлось проще - выдрючиваться, - Брехов будто искал повод выплеснуть свое накопившееся, но пока явственно не оформившееся раздражение.
– И потом почему он закаляется в присутствии комиссии? Опять же - йоги какие-то. У нас что, своих систем в здравоохранении не хватает? Вообще советский художник должен прежде всего закалять голову. Так говорю?
Он с вызовом обратился к мрачнеющему на глазах живописцу.
– У кого в чем потребность, - буркнул тот.
Это было дерзко. Осуждающий ропот пробежал по залу. Брехов жестом короткой шеи остановил его. Он не рассердился, даже повеселел, - объект публичной порки определился.
– Да, вижу, к премии не готов, - с аппетитом протянул он, глаза в глаза пунцовому, беспомощному перед ним художнику.
– Снимаю с конкурса. За появление в непотребном виде.
– А вы что, сюда на носки мои пялиться приехали?
– бухнул художник. Стоявшие в сторонке собратья его заметно оживились. Очевидно, в своем кругу он слыл за человека прямого и - умеющего "срубить".
– Это вам носки нужны, в президиумах. А мои работы, они в носках не нуждаются. Либо годятся, либо не понимаете. - Во как!
– Брехов хмыкнул: давно никто так откровенно не подставлялся.
– Стал быть, желаешь по Бамбургскому счету?