Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
– Пиджак нигде не снимал?
– поинтересовалась Нинка.
– Снимал, почему? В кабаке, за столом. Но - там всё аккуратно, повесил- надел.
– А если вытащили?
– Осинцев, не вылезая из-под одеяла, спустил ноги на пол.
– Да кому нужно, кроме меня? Я понимаю - если бы деньги.
– Документы-то важные? - Партбилет, - выдавил из себя Иван.
Юра присвистнул. В глазах его появился азарт взявшего след сыщика:
– Раз партбилет, ищи среди своих. Пожалуй, даже догадываюсь.
– Кто?!
– вскрикнул Иван.
– У тебя с твоими райкомовскими
– Да по-разному. А шо?
– Просто видел краем глаза, что возле твоего пиджака шустрил этот...Как его? Вадим, да?
– Точно что видел?
– вскинулся Иван. Осинцев задумался, сокрушенно повел плечом:
– Я, правда, специально не подмечал. Так, по привычке зафиксировал.
– Это уже не важно, - Листопаду всё сделалось ясно.
– Дорогу я ему перешел. Со съезда шуганул, девку увел. Вот и решил за вымя взять, шоб наверняка повалить.
– Раз так, считай, - крепко взял, - подтвердил Осинцев.
– Утрата партбилета - это я вам доложу необратимо! Послушай доброго совета. Если дело и впрямь в девке, лучше верни, пока не поздно, на базу. А то разотрут и добрым словом не помянут. За спиной Ивана простонали. Прислонившись к косяку, стояла одетая Вика. - Ты еще куда собралась?!
– Иван одним махом развернул ее к себе, сжав плечи пальцами.
Вика болезненно поморщилась. - Поеду к Вадиму... Я все слышала. Надо ж возвратить билет этот, раз он тебе свет в окошке. Думаю, мне он не откажет.
– Я те поеду!
– Иван тряхнул ее так, что хрустнула шея.
– Покалечишь!
– испугалась Нинка.
– И покалечу! Мое!
– Иван облапил Викины щеки, поцеловал в дрожащие от обиды губы.
– Запомни! Моя невеста никогда и ни при каких обстоятельствах подстилкой для кого-то не станет. Это тебе, дурочке, понятно?!
– страстно произнес он, вглядываясь требовательно в ее глаза. Прочел то, что искал. Выпустил.
– Так понятно?
– Да, - прошептала Вика. Осторожно повела шеей.
– Выручить хотела.
– Выручать - это мужская обязанность, - объявил Листопад.
– А твое место здесь!
– он ткнул в стену.
– Сегодня и - на веки вечные. Я переодеваюсь и еду. А ты ждешь господина и - разжигаешь очаг.
– Если не получится, звони - помогу, - напомнил о себе Осинцев.
– Только тогда уж придется задокументировать. Ну, ты меня понял!
– Понял, - подтвердил Иван.
– Потому - хрен тебе шо обломится. Сам пробьюсь.
Он выскочил. В коридоре загремела свернутая доска объявлений.
– Ураган!
– завистливо произнесла Нинка.
– Он и в постели такой же?
– Такой же, - машинально подтвердила Вика.
– Везет некоторым! Пряча глаза от уничижительного Нинкиного взгляда, Осинцев потянулся за брюками.
* Черепаха неповоротлива. И это ее проблема. Носорог тоже неповоротлив. Но это проблема того, кто не успел отскочить в сторону. Попадать под разъяренного носорога Вадиму Непомнящему решительно не хотелось. Потому, когда Листопад, дрожа от возбуждения, примчался в Пригородный райком, выяснилось, что первый секретарь с
* Юрий Павлович Балахнин положил трубку. Хмуро постучал пальцами по аппарату:
– Всё слышал? В карманах у тебя он не рылся и тем более ничего не брал.
Листопад угрюмо теребил заусеницу.
– Говорит, пьян ты был в лоскутьё. Шумел по ресторану. Должно быть, где-то выронил. Это, коснись комиссии, любой поверит. Что-что, а шуму вокруг себя создать - ты силен, - Балахнин злопамятно прищурился.
– Да за одно только, что с партбилетом в кабак потащился...
– Та говорю же, взносы я в этот день сдавал!
– Иван пристукнул кулачищем.
– Слушай, Юра! Вадичка - прохиндей. Его прижать - на раз! Мне Маргелов стуканул, - он черпает райкомовские деньги и гудит на них в кабаках. Опечатай немедленно кассу, и - враз всплывет недостача. Тогда Непомнящий наш. Сам на цырлах и партбилет мой принесет, и на всё, что скажешь, пойдет! И для тебя случай убрать щуренка. Ведь только пальцем шевельнуть...Или - не только? Иван наконец заметил смущение Балахнина:
– Не мнись. Говори прямо.
– Прямо так прямо, - Юрий Павлович поморщился.
– В ближайшее время Вадим Кириллович Непомнящий будет выдвинут секретарем обкома комсомола - с перспективой на мое место.
Он постарался твердо встретить ошеломленный взгляд Ивана.
– Нечего меня сверлить, Иван Андреевич. Как сказала в свое время Долгова, партийная работа - дело тонкое, учитывающее множество нюансов.
– Шо, папеньку опять козырным тузом двинули?
– догадался Иван. Балахнин уныло кивнул, - быстрый разумом Листопад из множества несущественных нюансов вычленил один - единственно важный.
– Они, если слышал, с Горбачем еще в Ставрополье корешковали. А против Горби усиливается оппозиция. Дров-то наломал ого-го! Так что ему позарез команду усиливать надо, чтоб не свалили. На днях забрал Непомнящего - старшего в Москву на повышение, - с прицелом на место Лигачева. Так-то. А меня соответственно приглашали на проезд Серова, в ЦК ВЛКСМ, и дали понять, что если сынка на своё место подготовлю, после съезда заберут в аппарат. Как думаешь, чем для меня кончится, если я сейчас к нему в кассу полезу?
Он столкнулся с колящим взглядом Листопада, оборвал себя:
– Знаю, Иван, что ты ко мне не за объяснениями приполз. Но максимум что могу - договориться, чтоб не исключили, а ограничились выговорешником с занесением. Но - со съездом, сам понимаешь, пролетаешь. Да и - дальнейшее... - Из-за одной паршивой картонки - жизнь пополам?
– Да! Потому что картонка эта, как ты называешь, - символ твоей лояльности. И вот его-то ты и продристал. И вообще, Иван, вынужден сказать, если начистоту, - то, что случилось, все равно бы случилось. Не так, так иначе. Мотает тебя в жизни, как пьяного боцмана в качку. - Ладно, обойдусь без дешевых нотаций!
– Листопад уцепил заусеницу, вырвал, поморщившись. Поднялся.
– Стало быть, чуть заштормило, и - каждый сам по себе? Будь здоров, секретарь!