Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
– А развалят, так нечего, значит, жалеть!
– голос Шмелева стремительно набрал упругого недовольства, перед которым пасовал даже вздорный Галушкин.
– И вообще кончай ахинею нести, Федосыч. Ты сначала поймай его на воровстве, а потом уж козыряй. Сколько просил, добудьте конкретные факты. А результата ноль. Только клюкву развешивать силен. Делом доказывай, - непререкаемо оборвал он пустой разговор. Галушкин, бурча под нос, неохотно затих. Похвалиться было нечем.
– Вот так-то, - подавив бунт, Шмелев строго оглядел подчиненных.
– Так вот, чтоб с пустословием закончить! С завтрашнего
* Ранним майским утром в дом к арендатору Антону Негрустуеву приехал наряд милиции и, не объяснясь, не дав докормить скотину и даже переодеться, увез с собой в райотдел милиции.
И вот уже свыше трех часов сидит Антон в маленьком кабинетике ОБХСС, устало отбиваясь от бесконечных наскоков старшего оперуполномоченного Николаева. Подвыдохся за это время и сам Николаев. Поначалу молодой парнишка, опасливо вошедший в кабинет, виделся легкой добычей, расколоть которого - полчаса много. Но время шло, парень щурил монголоидные глаза, отвечал чем дальше, тем тише, но - одно и то же: ничего не знаю. Николаев уже не сдерживал нарастающее раздражение.
– Послушайте, Негрустуев, - он в негодовании аж авторучку отбросил.
– Или Вы совсем Богом убитый, или... Прямо дебил какой-то. Как Вы только на ферме своей управляетесь.
Он страдальчески глянул на склонившегося за соседним столом капитана Галушкина.
– Да не крал я никакое зерно, провались оно! В сотый раз вам говорят!
– Антон вконец изломал пропыленную, с немыслимо допотопной пуговкой, кепку.
– Сколько пытать можно? По-человечески говорю: что получил, то в бурт и свалил. Если разве по дороге немножко просыпалось, так это тогда претензии к птицам.
– Каким птицам?
– Не знаю каким. Галкам, воронам, наверное. Я с ними не клевал.
Выразительно застонав, Николаев откинулся к стене. Ему явно требовалась передышка. И Галушкин, дотоле державшийся индифферентно, круто развернулся и острыми, словно заточенными коленями уперся в бок упрямого расхитителя.
– Слушаю, слушаю, и - вижу. Ты, паренек, валяешь тут, понимаешь, всякого, - против всех законов грамматики изрек он.
– А здесь тебе не этот...дискоклуб. Здесь тебе посерьезней организация.
– Ну да, серьезная, как же!
– Антон с чувством хлопнул себя по голове, отчего из-под взлетевшего кверху мучного облачка блеснула вороная шевелюра.
– Налетели добры молодцы. Скотину покормить не дали. Теперь здесь полдня ни за что держите. Тоже мне - ОБХСС. Занимаетесь какими-то кляузами. А настоящие преступники преспокойно большими тысячами воруют.
– И до тыщ доберемся, голуба, - утешил его, плотнее придвигаясь, Галушкин.
– А только рупь государев мы тоже считать обязаны.
– Во-во, пока в рублях копаетесь, тысячи мимо и пролетают.
– Ты, я погляжу, парень тугой, - сбить Галушкина с намеченного курса мало кому удавалось.
– А потому всё, чего тебе тут словесами изображали, я на пальцах покажу. А ты стой там - слушай сюда.
– Где встать-то?
– Присказка у меня,
Галушкин положил Антону руку на плечо, отчего поза его приняла чрезвычайно свойский, почти интимный вид. И голосом заговорил самым доверительным.
– Запугали тебя, вот ты и заметался. Оно и понятно: ты ж не профессиональный преступник. Не кажный день по две с половиной тонны зерна машинами тащишь.– Галушкин успокоительно положил руку на колено допрашиваемого, с удовлетворением убедившись, что оно непрестанно подрагивает: дело шло с развязке.
Антон, окончательно истребил кепчонку, скрутив ее в жгут.
– Мы ж, Антон, такие же, как ты, мужики и все понять способны. С кем не бывает? Попутал бес. Попросил совхоз помочь перевезти зерно. Увидел, что учет хреновый, и не совладал с собой: отвез машину налево. А потом накладную подделал. Так ведь сам и признался. При таком раскладе дело вовсе можно прекратить на товарищеский суд. Мы ж, по большому счету, все товарищи. Кому и помочь, как не друг дружке? Верно, Антон? А?
Возникла тягучая пауза, которая на исходе должна была либо разрядиться признанием, либо...
– Не брал я ничего, - выдавил-таки Антон, не поднимая лица. Ему отчего-то стало неловко огорчать добряка-милиционера.
– Как говорил, так и было: всё сдал на весовой.
– Ну, парень, - Галушкин брезгливо отодвинулся.
– Я-то думал ты - мужик, а ты эва куда, - в несознанку...Эх, но какой разговор у нас красивый намечался.
Он удрученно замотал залысой головой - старый наивный дуралей, так и не разуверившийся в людях.
– Послушайте, Негрустуев, ведь это наконец глупо, - слегка оправившийся Николаев снисходительно улыбнулся.
– Доказать Вашу вину - как два пальца... Проведем почерковедческую экспертизу, которая подтвердит, что подпись кладовщика подделана. Вами, между прочим! А на основании такого заключения посадить Вас пара пустяков. И что тогда?
– Тогда воля ваша!
– сил продолжать иезуитский этот разговор у Антона не оставалось.
– Раз приспичило - сажайте!
– Просишь - посадим!
– сквозняком со столов смело бумаги, и в распахнувшуюся дверь вошел начальник ОБХСС Александр Константинович Шмелев. Вся крепкая, большеротая фигура его поизводила впечатление свежести и озорной решимости, проблескивающей из- за грозного вида.
– Ишь расселся, - раздеваясь, он с неодобрительным любопытством разглядывал нахохлившегося расхитителя.
– Только и дел у меня, что с вами рассиживаться. У меня скот некормленный, - огрызнулся Антон, - кажется, всё начиналось заново.
– Разговорчивый, - процедил Шмелев.
– И вороватый. Главное, воровать-то толком не умеют, а все одно как воронье на народное добро: хватай и тяни, что плохо лежит. Переваришь, не переваришь - тяни. А вот поведай-ка ты нам, господин арендатор: ты на кой землю взял?
– Сами знаете: хотел скот выращивать.
– А я так полагаю: взял для прикрытия, - чтоб воровать сподручней было. Вот, к примеру, с чего бы это ты вдруг совхозное зерно возить подрядился? От скуки, что ли?
– Шмелев нетерпеливо отмахнулся от бланка опроса, что подсовывал Николаев.