Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка

Данилюк Семён псевдонимом

– Что случилось, дядя Петь?

– Пройди, разговор есть, - Петр Иванович шаркнул по племяннику воспаленными глазами.
– Но тихо, - Таечка только заснула... Да, как там у тебя на съезде?

– Э!
– Иван отмел вопрос как несущественный, шагнул следом, в гостиную. Недоуменно оглядел стол с початым коньяком и наполненной рюмкой, - прежде дядя Петя привычки пить в одиночку не имел.
– Да что стряслось? Говори, наконец!

– Ты прости меня, Ваня! Горе у меня! Уж такое горе, - пробормотал дядя Петя. Голос его прервался и, то ли чтоб восстановить дыхание, то ли чтоб пополнить силы, он приложился к рюмке.
– Садись и слушай. Ты ведь Таечкину маму,

жену мою в смысле, помнишь?

– Немного.

– А про то, что у нее были психические отклонения?..
– он требовательно вскинул глаза.

– Говорили что-то меж собой родители, - припомнил Иван.
– Но... смутно. Да и умерла давно. Так она что?..
– начал догадываться он.

– Да...Склонность к суициду называется. Короче, чтоб без соплей, - с собой она покончила. У меня как раз шашня одна образовалась. Нашлись доброжелатели. Сигнализировали, так сказать. И - разом...Сначала у Таечки ничего не проявлялось. А лет семь назад - кто-то в школе обидел...

– Не тяни!

– Вены резала. Врачи говорят....В общем всякого наговорили.

– Не знал.

– Никто не знал. Даже Андрею не говорил. И тебе не хотел говорить!
– он зло вскинул по-девичьи густые ресницы.
– Потому что вроде как не повторялось. - Что с ней?!
– Иван поднялся.

– Спит, говорю же. Врачи уколы сделали, - Петр Иванович жестом усадил его на место. Попытался перевести дыхание, всхлипнул стыдясь.
– Из окна сегодня пыталась выброситься. Случайно зашел и...просто-таки поймал.

В горле его булькнуло, из глаз потекли слезы. Не в силах говорить, протянул пальцы, скрючив, как в момент, когда ловил он дочь.

Иван наполнил его рюмку, придвинул. Сам раскрутил бутылку и влил добрую порцию себе в горло. Петр Иванович выпил, перевел дыхание.

– Ты уж прости меня, Иван, за то, что вот так... кота в мешке. Дочь все-таки. Хотелось счастья ей. Потом думал, может, обойдется. Да и надежду имел, - после родов, знаешь, всякое восстанавливается. Женский организм - штука непредсказуемая. ...В общем какая после этого свадьба? Считай, не в претензии.

– Она...что-нибудь объяснила? Почему, в смысле?
– боясь услышать ответ, Иван затаил дыхание.

Но дядя Петя лишь сокрушенно повел плечами:

– Сам думал, может, между вами чего-нибудь...Говорит, нет. Мол, по учебе. То-то и страшно, что без причины. То-то и горе!

Иван прищурился. Поднялся и прошел в горенку, где в полутьме лежала Таечка. Окна были тщательно зашторены и, судя по духоте, наглухо задраены. На звук двери она открыла глаза. И глаза эти при виде Ивана расширились.

– Ванюша! Папа сказал, да?
– она подозвала его, жестом усадив рядом, прижалась щечкой к руке.
– Ты не сердись. Как-то накатило. Дурочка, правда?! Я ведь тебя не виню, - сама навязалась. Всё понимаю. Но - как вихрем! Прямо как будто... Таечка безутешно зарыдала, закрывшись пальчиками. Иван, огорошенный, провел рукой по потному лобику. - Всё будет хорошо, - он принялся оглаживать ее по волосам. И в такт его движениям утихли рыдания, - Таечка завороженно вслушивалась в убаюкивающий голос, потихоньку раздвинув пальчики, которыми загораживала лицо.

Наконец действие таблеток возобладало. Она зевнула, глаза снова закрылись.

– Ты не уйдешь пока?
– пробормотала, вновь засыпая, Таечка.

– Нет, нет. Я здесь. С тобой, - Иван подоткнул одеяло и, стараясь ступать тише, вышел.

Когда вернулся племянник, Петр Иванович сидел в той же безысходной позе.

– Видел? Так-то, племяш, - пьяновато пробормотал он.
– Такие вот

антраша жизнь выкидывает. Так что - езжай к себе и - удачи. Как говорится, всегда тебе будем рады.

Грузным шагом Иван пересек гостиную, отобрал бутылку, поставил в сервант. Пригнулся вплотную, злобно кося на дядьку.

– Вот шо, дядя Петь. Ты меня кончай за подонка держать, - хрипло объявил он.
– У меня на носу, оказывается, защита докторской. Свадьба - сразу после защиты. Вот так - я сказал!

Он долбанул кулаком по столу. Будто обрубая пути к отступлению.

По ком звонят свадебные колокола

Защита докторской диссертации прошла в Плехановском институте. Диссертацию Листопад защитил успешно - без единого черного шара. И даже, если верить выступлениям на банкете, с некоторой пользой для науки. Надо однако признать, что особо каверзных вопросов и не задавалось. Члены Ученого Совета пообещали Петру Ивановичу поддержать молодого соискателя. К тому же, энтузиазма голосующим добавила информация о том, что Перцовский сельскохозяйственный институт включен в число базовых ВУЗов в рамках программы "комсомол - науке", контролируемой чуть ли не лично Генеральным секретарем, и уже подготовлен приказ о назначении Ивана Листопада проректором института, ответственным за проведение эксперимента. Так что простилось всё: и грубое нарушение ВАКовской процедуры, и неприличная поспешность. Единственно, старая профессура поворчала в кулуарах: "Слепил калабашку на живую нитку. Кандидатская-то была куда позанозистей. Кончился ученый". Ну, да не без завистников.

* Свадьбу сыграли золотистым октябрьским днем. Поначалу хотели провести ее тихо, без помпы. В окружении десятка самых близких людей. Благая идея посыпалась сразу. Потому что за десятком ближайших открылась еще десятка, почти столь же близкая, - через этих первых. Тут же сами собой начали множиться "комсомольцы". То, что поначалу было секретарями обкома, приросло заведующими отделами, затем - секторами. После чего не пригласить знакомых инструкторов значило прослыть за высокомерного выскочку. И это не считая коллег по институту. Да и Петр Иванович, не настаивая, положил список на двух страницах - "исключительно самые нужные люди. Впрочем, на твое усмотрение". Таечка вроде бы в составлении списка не участвовала - целыми днями оживленно лопотала с однокурсницами, обсуждая детали туалетов. И однокурсниц этих оказалось семь человек. Когда число "самых-самых" перевалило за сорок, Иван окончательно плюнул на первоначальную затею, и список приглашенных начал бесконтрольно пухнуть, словно талия толстяка, долго терпевшего строгую диету, а потом разом решившегося отожраться. В конце концов свадьбу "порубили" на две части: первые два дня в Твери, вторые - в Москве - по списку, представленому дядькой.

Так что к Тверскому ЗАГСу подкатила кавалькада из обкомовских "Волг", возглавляемых надменным ЗИЛом с московскими номерами. ЗИЛ этот в распоряжение молодых предоставил недавно избранный секретарем ЦК ВЛКСМ Юрий Павлович Балахнин.

Сама свадьба прошла, само собой, в мотеле "Тверь", закрытом в этот вечер для посетителей. Первым в ресторанный зал вошел гордый жених, на руках которого затихла разалевшаяся миниатюрная новобрачная. Иван ощущал себя счастливым. После неудавшегося самоубийства нежность, что испытывал он к маленькой невесте, причудливо смешалась с острым ощущением возможной утраты, и оно-то словно добавило остроты его чувствам.