Сделай ставку - и беги, Москва бьет с носка
Шрифт:
– Подрядился, как же...
– Антон зло скривился.
– Директор совхоза за глотку взял: мол, семенное зерно вывозить некому. Каждое колесо на счету, а у тебя "газон" пятьдесят третий простаивает.
Услышав про собственный "Газон", Николаев демонстративно присвистнул.
– Из списанных купил, - мрачно успокоил его Антон.
– Можете в конторе проверить. Да и машина одно название: вбухиваешь, вбухиваешь...
– Надо будет - проверим, - жестко заверил его Шмелев.
–
– Как же, свободный...
– передразнил Антон.
– Аж по макушку оказалось той свободы. Попробуй откажись, когда вокруг совхоз. Враз пуповину перережут.
– А ты б, конечно, хотел, чтоб советской власти вовсе не было!
– прогремел Шмелев.
– Чтоб кулачье одно проросло вроде тебя. Так?
Антон вскинулся было, но лишь головой мотнул. Все равно здесь его никто не слушал.
– В общем, пять ездок, как потребовали, отбатрачил. И все до зернышка сдал, - отчеканил он.
– Отбатрачил?!
– едва, казалось, сдерживаясь, выговорил Шмелев.
– Помочь советским людям провести для страны посевную - для тебя отбатрачить?
– А я для кого стараюсь?!
– Ты? Для кармана своего толстопузого...Место!
Подскочивший было Антон вновь пыльным мешком шмякнулся на стул.
– Господи!
– пробормотал он.
– Ну, за что ты меня наказал ослиным упрямством? Ведь все, кто мог, предупреждали: не высовывайся. Кто высунется, того и схавают. Ой, прав Ванька, - баран!
– Ты из себя жертву не корчи. И политическую подоплеку тут не подводи, - пламенная речь подследственного на Шмелева не произвела ни малейшего впечатления.
– Судить тебя будем не за то, что арендатор, а за то, что вор.
– Да что вы меня с утра все вором костерите!
– взбеленился Антон. Меру отпущенного ему страха он уже перетерпел.
– Засыпал честным человеком. Проснулся вдруг вором. Есть доказательства, так предъявляйте. Проведите очную ставку с тем, кто на меня показал. Пусть уж в лицо. Только не мурыжьте. Богом прошу!
– И Бога вспомнил, как жареным запахло, - холодно отреагировал Шмелев.
– Вижу: каяться не надумал. Тогда гляди, парень, - сидеть тебе не пересидеть. При этих словах плечи Антона Негрустуева зябко передернулись: на него пахнуло сыростью казематов. Шмелев это заметил:
– Да, страшная ответственность - судьбы ломать. Потому и не хочется. Тем более пацан ты еще зеленый, как погляжу. Так что даю последний шанс. Федосыч, кинь-ка его на часик в дежурку посидеть. Пусть подумает.
– Ох, мужики, мужики, - Галушкин с кряхтением выпростал затекшие ноги из-под стола. Скрипнув суставами, поднялся.
– Что делаете, мужики!
Приобняв подозреваемого, он повлек его к двери. И уже из коридора донеслись журчащие его интонации:
–
Шмелев ухмыльнулся. Едва подозреваемого увели, от кипящего негодования его не осталось и следа.
– С утра жилы тянет, - пожаловался Николаев.
– Ах, негодяй! Не хочет, стало быть, тебя уважить, - без хлопот в тюрьму сесть, - неожиданно весело отреагировал Шмелев. Николаев насупился. На Негрустуева он и впрямь обиделся всерьез: из-за его ослиного упрямства у Виктора Арсентьевича срывалась интимная встреча с молоденькой ревизоршей из РАЙПО.
Шмелев меж тем сгреб накладные на свой стол, наощупь выудил из ящика лупу.
– А что, кстати, из себя этот кладовщик представляет?
– полюбопытствовал он.
– Не мог сам нахимичить, а на парня свалить?
– Да не. Его Галушкин хорошо знает. Говорит - честный.
– Честный? О-о! Это меняет дело, - начальник ОБХСС разом насторожился, даже лупу отложил.
– Это, я тебе скажу, категория для материально-ответственной нечисти оченно диалектическая: сегодня честный, а завтра, глядишь, и удалось спереть. Тут, пока за руку не прихватишь, утверждать трудно... Федосыч!
– Я его еще чуток "подогрел", - азартно похвастался возвратившийся Галушкин.
– Я говорю, ты сам-то уверен, что подпись в накладной не кладовщика?
– А кто его разберет?
– преспокойненько отказался подтвердить тот.
– Вроде похожа. А так - загогулина и загогулина.
– И экспертиза, боюсь, ничего не даст - знаков мало, - Шмелев огорченно отложил лупу.
– А уж категорическое заключение, что подпись подделал именно Негрустуев, - нечего нам, братцы, и мечтать.
– А може, и не подделал вовсе. Може, действительно на весовой в суматохе подмахнули, - ковыряя карандашом в мохнатом ухе, задумчиво произнес Галушкин.
– А может, и вовсе кражи не было, - в тон ему холодно продолжил Шмелев.
– "Колете" парня с утра, а ведь, кроме стремного агентурного сообщения, что некий арендатор Негрустуев украл машину пшеницы, ни черта и нет. Может, напутал твой агент, Арсентьич? Как в тот раз, помнишь? Денег на похмелку не было. Вот и придумал, чтоб ты ему приплатил.
– Не, на этот раз вроде не врет, - вяло возразил Николаев. В наступившей тишине разглядел вытянувшееся лицо начальника отделения и, упреждая бурю, разгорячился.
– Да точно Негрустуев стибрил! Кладовщик сам подтвердил недовоз.
– Так этот что угодно подтвердит, лишь бы склад не опечатали. И вообще как-то не вяжется. Зачем этому Негрустуеву столько зерна? У него все-таки бычки на откорме, а не куры. И потом куда две с половиной тонны денешь? По карманам, что ль, рассыпал вместо семечек?