Седьмая ступень совершенства
Шрифт:
– Наташа!
– вскричал Бухгалтер.
– Ты с ума сошла! Ты этого не сделаешь!
– Сделаю, - сказала жена Бухгалтера.
Бухгалтер знал жену, знал все ее интонации, знал ту из них, за которой скрывается непримиримость. Он метался вокруг нее в панике и заламывал руки.
– Наташа! Наташа! Ты - интеллигентная женщина, ты - интеллектуалка. Ты - сосуд, да, священный сосуд. Ты - мать! В конце концов ты - мать!
– Вот именно, - сказала жена Бухгалтера.
– Я всегда знала, что ты тряпка,
– Боже!
– кричал Бухгалтер.
– Но не так же, не так! Это пошло, вульгарно!
– Не все ли равно - как...
– сказала жена Бухгалтера.
– Я сам все сделаю, - сказал Бухгалтер.
– Я сейчас позвоню...
– Не из квартиры, - сказала жена Бухгалтера.
– И лучше я...
– Запомни телефон, - сказал Бухгалтер (у жены Бухгалтера была отличная память).
– Да ладно, - вдруг сказала жена Бухгалтера.
– Я знаю!
Она быстро распаковала одну из картин и этой веревкой ловко связала Евгении руки, а потом и ноги. Набросила на халат пальто и вышла из квартиры.
– Боже!
– сказал Бухгалтер.
– Она все знает. Все!
– и совершенно убитым голосом.
– Возможно, и про Аллу...
– Вы сомневались?
– сказала Евгения.
– Откуда? Откуда? Я был так осторожен!
– Каждый думает, что он главная фигура, а все остальные - декорация, фон... Но бывает иначе... Каждый - декорация в чьей-то жизни...
Евгения выразилась туманно, но Бухгалтер понял.
– Вы думаете, я декорация?
– вскричал Бухгалтер.
– Я просто рассуждаю, - сказала Евгения.
– Я не хочу быть декорацией! Не хочу быть декорацией! Я не хочу быть декорацией!
– несколько раз выкрикнул Бухгалтер.
– Она всегда мной манипулировала!
– вырвалось у него что-то глубокое, затаенное, вырвалось - и он сам этому ужаснулся.
– Развяжите меня, - сказала Евгения.
– Конечно, конечно!
– вскричал Бухгалтер и стал торопливо развязывать веревки. Потом протянул руку и помог ей встать.
Когда они вышли на лестничную клетку, снизу уже слышались шаги. Нескольких человек. Вниз они спустились на лифте, быстро обогнули дом и растворились в ночном городе.
Они шли торопливо, можно сказать, бежали, около километра.
– Не могу, - сказал наконец Бухгалтер и остановился.
На нем не было лица - вместо лица белела колышущаяся, неопределенная масса, не организованная чертами. Слишком тяжело далась Бухгалтеру вся эта история. Евгения подвела его к ярко освещенной витрине, повернула спиной к улице, сказала вот так и стоять, а сама пошла позвонить.
– Уже, - сказала Зойка.
– Уже связалась. Посмотри на часы! Было десять.
– Он что-нибудь сказал?
– спросила
– Сказал. Сказал, что позвонишь. Еще сказал, что того, о ком ты хлопочешь, надо срочно перевезти.
– Куда?
– спросила Евгения.
– К этому придурку, который с глиной.
– А он пустит?
– Раз Голоян сказал, значит, пустит. Пиши адрес.
– Пишу, - сказала Евгения.
Частника, вернее, частницу, Евгения остановила неподалеку, подъехали к Бухгалтеру поближе, и Евгения окликнула его, не выходя из машины. Бухгалтер не шелохнулся. Тогда Евгении пришлось выйти и даже взять его под руку.
Бухгалтер знал, где найти Николая Павловича, но был все еще в таком ошеломленном состоянии, что ничего не мог вспомнить. Евгения ему не помогала.
– Сейчас поедем, - сказала Евгения женщине-водителю.
– Он только вспомнит адрес.
Женщина-водитель посмотрела на Бухгалтера ко всему привыкшим, ничего не выражающим взглядом и отвернулась. Лицо у нее было суровое, темное и даже чуть-чуть мужское, да и во всем облике крылась какая-то мужская коренастая крепость.
– Не боитесь ездить вот так, по ночам?
– спросила ее Евгения.
– А что бояться?
– сказала женщина-водитель.
– Я за себя не боюсь.
– А за кого вы боитесь?
– спросила Евгения.
– Понятно за кого, за детей, за мужа, чтоб ему провалиться, между прочим. А за себя нет, не боюсь.
Бухгалтер все вспоминал...
– Вам сны снятся?
– спросила Евгения.
– Какие сны, - сказала женщина-водитель.
– За день так намотаешься, только бы до подушки, да в яму. Хотя, бывает... Третьего дня вот летала во сне...
– Это хорошо, - сказала Евгения.
– Только низко, тротуар задевала, - она улыбнулась, и в зеркальце Евгения увидела ее лицо, которое в этот момент перестало быть чуть-чуть мужским, а сделалось скорее чуть-чуть женским.
– Все равно хорошо, - сказала Евгения.
Наконец Бухгалтер вспомнил адрес отдаленного рабочего общежития, и они поехали, и пока ехали туда, в это общежитие, женщина-водитель улыбалась.
Было поздно, но в общежитии еще не спали, один Николай Павлович лежал на угловой койке многоместной комнаты, укрывшись с головой грязно-серым одеялом.
Николай Павлович не выказал ни удивления, ни испуга. Он так уставал на своей новой работе, что по вечерам уже не испытывал ни к чему никаких чувств, кроме отвращения. Но от Бухгалтера он все равно старался держаться подальше и в машине сразу сел не рядом с ним, а на переднее сиденье.
У дома отставного подполковника Снегирева машину отпустили. В последний раз мелькнуло перед глазами Евгении суровое лицо женщины-водителя, суровое, но уже чуть смягченное улыбкой, мелькнуло и исчезло в большом городе навсегда.