Седьмой день. Утраченное сокровище Библии
Шрифт:
Если будущие поколения забудут о субботе или сведут ее к пустой формальности, то сосуд с манной будет постоянным Божьим напоминанием о том, как Бог в течение сорока лет ниспосылал манну на землю ежедневно, кроме седьмого дня. Если взять отправной точкой этот памятный сосуд, то суббота – изначально не заповедь, начертанная на камне и навязанная народу как испытание или проверка на послушание. Это прежде всего символ Божьей заботы об угнетенных и олицетворение Божьего желания общаться с людьми. «Я носил вас как бы на орлиных крыльях, и принес вас к Себе» (Исх 19:4) – в этих словах нашел отражение первый этап возвращения домой. Второй этап – это накрытый стол с посланным свыше хлебом и день, свободный от труда. Таким образом, этот особый день сам по себе несет весть о том, каков Бог на самом деле.
Глава 6
Вынужденное повеление
Помни день субботний, чтобы святить его (Исх 20:8).
К тому времени когда о седьмом дне в повелительном тоне было заявлено в Десяти заповедях, различные упоминания о нем в повествовательных отрывках уже придали ему существенный вес. Вопреки общепринятому мнению, заповеди Божьи в их повелительных формулировках не следует считать
Еще раз о контексте
Многие библеисты, исходя из количественного показателя, принимают за точку опоры для богословия субботы именно эпоху Моисея. К этому моменту суббота приобретает столь заметное место в библейском повествовании, что как бы оказывается на гребне поднимающейся волны. Начиная с провозглашения Десяти заповедей у Синая многочисленные сообщения о субботе придают ей ауру значимости, и многие стали искать в них критерии предназначения субботы [180] . Эти тексты затмевают собой краткое упоминание о седьмом дне в рассказе о творении в книге Бытие. В этой логике суббота была по-настоящему учреждена только в момент ее провозглашения в виде заповеди (Исх 20:8–11) [181] . Даже поборники субботы рассматривают Десятисловие как наиболее неоспоримый довод в пользу своей позиции. Принято считать, что только заповедь обладает достаточной силой, чтобы придать субботе статус обязательного к исполнению установления и положить конец всем дискуссиям.
180
См.: Исх 20:8–11; 16:22–29; 31:13–17; 35:1–3.
181
Дресслер (“The Sabbath in the Old Testament”, 28) так отзывается о субботе в рассказе о творении: «Прямое повеление о соблюдении седьмого дня отсутствует как таковое».
Однако большое количество текстов о субботе в книге Исход можно рассматривать как признак слабости, а не силы. Вполне возможно, что повеление соблюдать субботу, сопровождавшееся впечатляющими знамениями на горе Синай, приходится на момент, когда соблюдение седьмого дня находилось в нижней точке его траектории. Хотя, провозглашая Десятисловие на горе Синай, Бог ни разу не произнес слово «повелеваю» или «приказываю» [182] , все же Его заповедям присуще повелительное наклонение [183] . По большому счету, это не хороший знак, поскольку императив, как правило, используется, когда требуется сказать нечто о потенциальных поступках, а не о тех, что уже совершаются.
182
Сарна (Exodus, 107) отмечает, что в древнееврейском оригинале Десять заповедей так и обозначены: «Десять слов».
183
Повелительное наклонение особенно очевидно в заповеди о субботе, где слово «помни» наделено силой «настоятельного императива»; ср.: John I.Durham, Exodus (WBC; Waco: Word Books, 1987), 289.
Повелительное наклонение звучит громче изъявительного, потому что оно слабее [184] . Его использование может быть проявлением не только властных полномочий, но и подлинного отчаяния, нося характер чрезвычайной меры, подчеркивающей пропасть между намерениями того, кто приказывает, и умонастроениями тех, кому адресован приказ. Императив означает, что повелевающий имеет серьезные намерения, однако о том, кто внимает приказу, императив говорит не меньше, чем о том, кто его отдает. И если данный фактор сказался на форме, в которую была облечена суббота на Синае, мы должны быть готовы признать: повелительное наклонение, свойственное Десяти заповедям, может и не помочь там, где не справилось изъявительное наклонение, свойственное рассказу о первой субботе.
184
Изъявительное наклонение глагола описывает, как именно то или иное действие соотносится с реальностью. Предложение: «Идет человек», стоит в изъявительном наклонении, поскольку в нем описывается осуществляемое действие. Предложение: «Иди!» стоит в повелительном наклонении. Но при этом команда «иди» еще не означает, что за ней обязательно последует ее выполнение. Команды, какими бы настойчивыми они ни были, делают императив всего лишь потенциальным поступком.
Также можно вспомнить своеобразное отношение Мартина Лютера к заповедям, по крайней мере его стремление принизить роль закона Моисея. Он готов был вовсе обойтись без заповедей. По его словам, «даже если бы Моисей не явился вовсе и Авраам не родился на белый свет, Десять заповедей все равно господствовали бы в жизни всех людей от самого начала» [185] . Лютер полагал, что Божественные императивы известны людям благодаря тому, что они запечатлеваются в сознании человека иными средствами. По его представлениям, Божья воля и Его намерения остаются постоянными, тогда как средства, призванные обеспечить их понимание и исполнение, претерпевают определенные изменения. Следовательно, Синай вовсе не означает, что у Бога в рукаве были припрятаны заповеди, и вот пришло время вытащить их на свет. Скорее, Бог заново сформулировал то, что и так уже было известно,
185
Luther, “Against the Sabbatarians,” 89.
186
Patrick D.Miller, “Divine Command and Beyond: The Ethics of the Commandments,” in The Ten Commandments: The Reciprocity of Faithfulness, ed. William P.Brown (Louisville: Westminster John Knox Press, 2004), 14. В этой главе я позаимствовал у Миллера немало идей.
Как бы там ни было, нам не стоит принижать значение великого откровения у горы Синай. В своем изначальном контексте Десять заповедей «представлены как уникальное, полученное без посредников и очевидное для всех откровение» [187] , как напоминание, которое должно остужать пыл всех, кто пытается преуменьшить значение Божьего закона. По словам Рендторффа, «Десятисловие явным образом выделяется на фоне всех прочих заповедей и законов. Только его Бог произнес вслух для всего Израиля» [188] . В то время как поиск понятийного центра Ветхого Завета приносит довольно противоречивые результаты, все же есть веские основания считать, что если этот центр и существует, то находится он в Законе, который важно правильно воспринимать и осознавать, что понятийный центр выражает собой основу человеческого существования [189] . При этом склонность рассматривать заповеди исключительно как запреты – явная ошибка. Если мы примем во внимание контекст, вспомним о людях, которые обрели свободу после рабства, то увидим, что заповеди – это такой же дар, как и сама свобода [190] .
187
Brown, The Reciprocity of Faithfulness, 2. Может показаться, что Павел ставит под сомнение понятие Закона как прямого откровения в своих доводах, обращенных к галатам, однако нельзя забывать о риторической напряженности этого письма (Гал 3:19–20).
188
Rendtorff, The Canonical Hebrew Bible, 55.
189
Otto Kaiser, “The Law as Center of the Hebrew Bible,” in “Sha’arei Talmon”: Studies in the Bible, Qumran, and the Ancient Near East Presented to Shemaryahu Talmon, ed. Michael Fishbane and Emmanuel Tov (Winona Lake: Eisenbrauns, 1992), 93–103.
190
Marty Stevens, “The Obedience of Trust: Recovering the Law as Gift,” in The Reciprocity of Faithfulness, 143.
СИНАЙ ВОВСЕ НЕ ОЗНАЧАЕТ, ЧТО У БОГА В РУКАВЕ БЫЛИ ПРИПРЯТАНЫ ЗАПОВЕДИ, И ВОТ ПРИШЛО ВРЕМЯ ВЫТАЩИТЬ ИХ НА СВЕТ. БОГ ЗАНОВО, БОЛЕЕ ВНУШИТЕЛЬНО И УБЕДИТЕЛЬНО, СФОРМУЛИРОВАЛ ТО, ЧТО И ТАК УЖЕ БЫЛО ИЗВЕСТНО
Мы не можем в полной мере осознать сущность Десяти заповедей в отрыве от Божьих слов, предварявших их провозглашение на Синае: «Вы видели, что Я сделал Египтянам, и как Я носил вас как бы на орлиных крыльях, и принес вас к Себе» (Исх 19:4). Заповеди стали следствием и результатом Божьего вмешательства. Миллер подчеркивает, что «эти Божественные повеления уходят корнями в спасение и благодать Божьи, которые были явлены прежде. Есть прежняя реальность и прежнее деяние, и эта реальность-деяние служит определяющим фактором для данного Божественного повеления» [191] . Упомянутая выше фраза позволяет говорить, что заповеди, включая заповедь о субботе, «произрастают из формирующего их повествования, из истории освобождения народа» [192] .
191
Miller, “Divine Command,” 20.
192
Там же, с. 23.
Скрепляющий завет
Есть во вступительной части к Десяти заповедям один существенный аспект, который зачастую ускользает от внимания современного читателя, во-первых, потому, что он требует понимания исторического фона, на котором разворачивались события, а во-вторых, потому, что речь идет о соглашении, не имеющем аналогов в современности. При этом данный аспект играет ключевую роль, поскольку вступительная часть является неотъемлемой составляющей всего повествования о даровании закона на Синае. Если при изучении Десяти заповедей не учитывать эту вступительную часть, можно упустить из виду один очень важный момент.
Ключевое слово вступительной части – завет (евр. berit). Оно – «наиболее всеобъемлющий и самый весомый в богословском отношении термин, означающий Божье внимание к людям в древнееврейской Библии» [193] . Сказав об избавлении из Египта (Исх 19:4), Бог использует особый термин для описания грядущих отношений с народом, при этом обуславливая эти отношения словом «если»: «Если вы будете слушаться гласа Моего и соблюдать завет Мой» (Исх 19:5). Как и в случае с субботой, завет – это не что-то новое, незнакомое. Речь идет об исполнении уже существующего завета, который как раз и побудил Бога осуществить Свое вмешательство в историю и избавить израильтян от рабства (Исх 19:4). Бог не забыл о ранее заключенном завете: «И Я услышал стенание сынов Израилевых о том, что Египтяне держат их в рабстве, и вспомнил завет Мой» (Исх 6:5).
193
Rendtorff, The Canonical Hebrew Bible, 433.