Седьмой урок
Шрифт:
И сумочка слетела с прилавка.
Никто вокруг ничего не заметил, глазом моргнуть не успел, а Жоркина душа перевернулась. Все спуталось, и чистая работа шельмеца (этого Жорка не мог не отметить), и злоба, что посмел зацепить ее сумочку. Но главное — вот сейчас Катюша оглянется — сумочки нет, а Крейда торчит рядом…
Жорка рванулся, перекрыл дорогу корешу, тихо, в самое ухо прошипел, указав на прилавок:
— Об это место!
— Вы что? Ты ж понимаешь… — лопотнул было паренек. Крейда легонько помог
— Об это место. И не крути финку — у меня красивее твоей.
Катюша оглянулась, рука ее потянулась к прилавку.
— Простите, — поклонился ей Крейда, — вот этот симпатяга желает вручить вам сумочку. Упала на пол.
И подтолкнул симпатягу.
— Подай, сынок, девушке сумочку!
Крейда предупредительно сопровождал Катюшу до самого выхода и, когда они уже отошли, очнувшиеся покупатели зашумели, засудачили насчет безобразий, куда, мол, смотрят и до каких пор, и кто-то уже выкрикнул: «вешать надо» и, выкрикнув, поспешно удалился, опасливо озираясь по сторонам.
Егорий и Катюша беспрепятственно покинули универмаг, и только на улице к Егорию вплотную притиснулся какой-то мелкий босс с прищуренными глазами, надавил острым локтем под пятое ребро — дескать, понимай и запомни. Но встретив скошенный взгляд Крейды, отступил, и враз уличная толпа завертела его, утопила, как оторвавшуюся накипь.
Когда это произошло? Какой был день? Егорий запомнил все — острый черный угол тучи над новостройками, первые капли дождя на витринах, лица людей, вспугнутых внезапными ударами грома, заблестевшие под ливнем плащи, девочку, застигнутую налетевшим потоком, погасший, потушенный дождем окурок — каждую черточку этого дня, и не мог назвать число: выпал он какой-то особый, вечный, без календарей и летосчислении…
Катюша укрылась в подъезде недостроенного дома. В легком весеннем платье, светлом и радостном, в светлых открытых туфлях-лодочках… Еще издали приметив ее, Крейда налетом захватил такси, отбросив, отгородив спиной топтавшуюся под зонтиками очередь. Подкатил к подъезду, распахнул дверцу:
— Пожалуйте!
Глаза Катюши выглядывали из-под нависшей влажной пряди волос.
Егорий выскочил из машины, бросился к ней, будто хотел подхватить на руки и, не посмев прикоснуться, повторял бессвязно:
— Пожалуйста… Вот пригнал машину. Прошу. А то промокнете.
— Да нет, зачем. Дождь скоро пройдет.
— Может, и скоро. Но мутной грязи еще на часы хватит.
— Ну, что вы, спасибо…
— Хоть свои туфельки пожалейте, если себя не жалеете! — замолк, наежился, должно быть от хлеставшего ливня. Потом вдруг, пряча неспокойные глаза, воскликнул: — Да вы не сомневайтесь. Я, ведь, не просто с улицы. Я у вашего папаши на заводе работаю. Знают меня.
И помог ей, почти перенес в машину.
— Где ехать? —
— Куда они скажут, — глянул на Катюшу Егорий.
Она чуть отодвинулась в сторону, в угол — невольное движение в чужой машине с чужим человеком.
— Не признаете меня? — ухмыльнулся Крейда.
— Нет, почему же… Отлично помню, выручили мои богатства.
— Богатства, не богатства, а все равно неприятно. Я сам не люблю, когда пропадают вещи. Хоть ни какой пустяк, а все же обидно.
— А я до сих пор думаю, как вы не побоялись. Уверяют, лучше обходить…
Катюша не могла объяснить себе, почему говорила с ним т а к, подстраиваясь под уличную, обывательскую болтовню, так же, как не смогла бы объяснить и даже не заметила, что отодвинулась в сторону.
И он, кажется, ничего не замечал — ни ее отчужденности, ни того, что придвинулся к ней:
— Всех и каждого не обойдешь, — продолжал благодушно ухмыляться Егорий, — пусть уж лучше нас обходят.
Она промолчала.
Он еще что-то сказал, и она снова промолчала. Смотрела на стекла, залитые дождем.
— Как себя чувствует папаша? Что-то его не было вчерась на заводе?
Она удивленно, рассеянно и как-то сбоку глянула на него.
И только теперь почувствовал он ту отчужденность, которую должен был угадать с первого шага. Они сидели очень близко друг к другу, он ощущал ее тело, ее теплоту, ее дыханье…
Он всю дорогу порывался спросить — кто тот, другой, с крутой спиной, которого недавно видел рядом с ней в машине, да так и не посмел спросить.
— Остановите здесь, — попросила шофера Катюша, — поближе к подъезду филармонии.
Расплатилась с водителем, несмотря на возражения Крейды.
— Музыкой увлекаетесь? — все таким неспокойным взглядом проводил ее Егорий.
— А теперь где ехать? — осведомился шофер.
— А теперь подожди.
Крейда выскочил из машины, мельком глянул на афиши, сунулся было в кассу, но билеты на концерт были проданы, о чем гласила табличка над закрытым окошечком. Не веря табличке, Егорий потребовал открыть окошечко, долго на все лады морочил голову кассиру, называя пожилую женщину красавицей-кассиршей, девочкой, милочкой, цыпочкой.
Наконец, изнемогая, она предложила ему ложу на следующий день, ансамбль песни и танца.
— Сама пляши на следующий день! — ругнулся Егорий и отвалил от кассы.
— Кошмар! — высунулась из окошечка обрюзгшая девочка. — А еще на концерты просится!
Крейда потолокся на улице, изучая афишу, читал и перечитывал все напечатанное крупным шрифтом и мелким, плохо разбираясь и в крупном, и в мелком.
— Скоро вы там? — негодовал водитель. — Я не намерен концерты обслуживать.
Крейда направился к машине, но тут его окружили парни и девушки: