Седьмой урок

Сказбуш Николай Иосифович

Артур хорошо знал это ее состояние скованности, замкнутости, щадил и не донимал расспросами.

— Ты предлагала пойти на лодочную станцию?

— Сперва в кино. Мне нужно рассеяться.

— А я, честно сказать, не прочь пообедать. Но раз нет, значит нет. В конце концов, промежутки пустячные: час перелета и два часа от аэродрома…

— Пообедаем в городе. У тебя есть копеечки?

— Вполне. На два первых, одно второе и два пива.

— У меня есть на кино — живем.

— А в город — пешком?

—

Не зевай, прыгай в автобус. Там всегда битком, контроль не пролезет.

Пообедали в диетической столовой, славившейся хорошо налаженным самообслуживанием. Обслуживала Марина. Загрузила алюминиевый, пропахший кашами поднос тарелками с борщом и макаронами, и немного хлеба ломтиками.

Артур деловито, по-рабочему расправился с борщом. Марина едва шевельнула ложкой.

— Был у тебя дома, — отставил тарелку Артур, — старики жаловались, рассказывали о твоем номере на велотреке. Идиотская история!

— Мне не хочется говорить об этом.

— Ты права, малютка, не самые лучшие воспоминания.

Артур потрогал вилкой макароны, определяя сопротивляемость материала.

— Артистка! Петушиные бои. Потешаешь публику. И вот теперь сидим здесь рядышком, бедные, пострадавшие детки. Покалеченные. Инвалиды труда. И нет поблизости доброй мамочки, чтобы обласкала, пожалела и поплакала, — он принялся ожесточенно нанизывать на вилку макароны, — но я дрался. Марина! Понимаешь — дрался. Был бой, Для меня сейчас это все. Сама жизнь. Я сказал, мне осточертела моя беспомощность. Надо было преодолеть себя. Спорт, ринг, бокс — что угодно, лишь бы преодолеть.

Он отложил вилку, уставился на Марину сочувственно:

— А ты?

— Замолчи, Артур! Что вы хотите от меня? Уехала от вас, избавила. Что еще надо?

— И здесь снова истории?

— Я сказала, ничего нет. Клянусь! Я прошу тебя — помоги. Помоги, а не мучай!

Она готова была расплакаться. Это всегда пугало Артура, он не переносил ее слез:

— Хорошо, хорошо, ладно, забудем, малютка.

Марине вдруг показалось, что Артур не слушает ее.

— У тебя завидный аппетит, — уставилась она на опустошенную тарелку, — берегись, утратишь весовую категорию.

Она отвернулась. За окном три березы на сером асфальте. Встречают весну. Весна во всем, в потеплевших лицах людей, убыстренном беге машин, гулком говоре города. Марина смотрит на зеленую дымку берез, — ближняя, пережившая многие зимы, держится строго, раскинула ветви уверенно, знает, что впереди еще заморозки, но должно зеленеть и цвести. Дальняя робко и наивно брызнула листвой.

Артур перехватил взгляд Марины:

— Как здорово — жизнь! Подумай, сколько пели и воспевали зеленый шум берез, с детских лет видели-перевидели, а все равно не наглядишься.

— А я думала, ты смотришь на макароны!

— А я не путаю одно с другим.

— Уйдем отсюда, — она так и

не притронулась к своей тарелке, ее все время что-то тревожило, — пойдем куда-нибудь. Давай завалимся в киношку.

— Только и слышу: уйдем, скорее, пошли; вчера, сегодня, завтра… А потом? Разве уйдешь от себя? — он больно стиснул ее руку, — зачем ты позвала меня?

— Мне тяжело, неужели ты не понимаешь?

— Хорошо, я помогу тебе. Смотри — вот березки впереди, наша дорога! Последние шаги вместе, всего тебе осталось времени. Решай!

Три березы на асфальте. Первая в ясном весеннем свете. Средняя в створе, вся в Тени, и не различишь ее ветвей. И, наконец, третья…

— Я расскажу, Артур. Все расскажу… Не знаю, что мне делать…

— Кому ты более всего веришь?

— Тебе.

— Спасибо. А кроме?

— Дяде Григорию.

— А в школе?

— В школе? Наверно, всем.

— А более всех?

— Не знаю. Наверно, Катерине Михайловне.

— Ну, вот, ты сама ответила себе, малютка.

Подходили уже к новостройкам, когда вдруг в ближнем переулке раздался крик.

— Погоди, — прислушался Артур, — зовут на помощь.

— Да это мальчишки перекликаются, — не отпускала руку Артура Маринка, — видишь, хлопцы на углу.

Сумерки уже сгустились, переулок тонул в темени, но над стеной, отделявшей глухой угол парка, вспыхнул фонарь, осветив парней, отбивавших чечетку на плиточном тротуаре.

— Пойдем, — торопила Маринка.

Но в этот миг где-то на верхнем этаже хлопнуло окно и женский истошный голос завопил:

— Люди-и-и! Сюда-а-а-а!

Артур кинулся на зов.

— Хлопцы, сюда, — кричал Егорий, расчетливо поглядывая на приближающихся людей, — скрутим хулиганчика!

Сергей притиснул Егория к стене, сдавил горло; над головой Крейды тускло сверкнула стальная полоска. Внезапно кто-то схватил и отвел руку Сергея:

— Балуете, мальчики! — послышался незнакомый голос.

Сергей изо всех сил ударил навалившегося парня; тот глухо вскрикнул и затих. Сергей вывернулся, отскочил в сторону, перед ним скрючился совсем еще зеленый паренек. Обхватив обвисшую руку, словно силясь сдержать нарастающую боль, бормотал сквозь стиснутые зубы, обращаясь к самому себе:

— Все! Теперь все, Артурчик!

Марина набросилась на Сергея:

— Бандит! Бандит несчастный, погубил человека!

— Человека погубил! — подхватил Егорий, поправляя смятый воротничок. — На людей кидается, юродобешеный!

Егорий поднял с земли нож, повертел, пощупал, проворчал осуждающе:

— И на шо их такие продают — ни охотнику, ни работнику!

Сунул нож в карман.

У ворот соседних домов задвигались всполошившиеся тени. На перекрестке мелькнул, приближаясь, зеленый огонек; Марина остановила такси, помогла Артуру устроиться в машине: