Седьмой урок
Шрифт:
Кириллова затеяла домашний симпозиум, нечто вроде малого форума по вопросам морали и этики.
Глубокоуважаемая Надежда Сергеевна, мы прекрасно понимаем, в чью сторону направлен ваш озабоченный материнский взор. Вот мы перед вами крупным планом: Василий Корж, Степан Федотов, Виталик Любский — пижон. И, конечно, я. Новички. Прозелиты. Ваша тревога, надежды и сомнения.
Взбалмошность, зазнайство, непоследовательность, нервозность, неряшливость, критиканство, непризнание авторитетов — таков
У Надежды Сергеевны для нас постоянный эпитет: «новоиспеченные».
Любимое выражение: «Без году неделя». А между прочим, она сама новоиспеченный парторг, без году неделя!
Постоянная сентенция:
«Мы исповедовали свое призвание от колыбели. А они (они — это мы), они обошли полдюжины вузов, все приемные комиссии, прежде чем постучали к нам!»
Отчасти Кириллова права. Я, например, мечтала о поэзии. Виталик гремел в школьной самодеятельности, пожиная лавры, стремился во ВГИК, а поступил в медицинский. Так получилось. Впрочем, Степан и Василь Корж пришли твердой, сознательной поступью, с вещевым мешком за плечами — новоявленные колхозные Ломоносовы.
Но пять институтских лет, глубокоуважаемая Надежда Сергеевна, кафедра Богдана Протасовича… Да у нас машинистка канцелярии и та прониклась красотой исследования. Неужто до сих пор мы должны клясться, оправдываться, доказывать? Всякий раз после встречи с Кирилловой, после разговора на комсомольском Виталик мечется по коридору:
— Братцы! Ребятушки! Мирное, боевое сосуществование с шефом продолжается!
Эта воинственная дружба установилась с первого дня нашего появления, едва вышли из автобуса, едва барахлишко выгрузили.
Запомнился свежий денек с быстрыми, низкими тучами. Простор, сосны, раздолье реки. После коробочки автобуса вздохнулось вольготно. Закружились, зашумели. На Витальку Любского накатило ухарство. Ехал он в глубинку без особого рвения, всю дорогу рисовал мрачные картины: палатки без коек, проводка без лампочек, протекающие крыши, недостроенные корпуса.
— Вот приедем — и сразу аврал! Будем кирпичи таскать!
Приехали: город, асфальт, голубые пихты, афиши. Афиши более всего поразили Виталика — культура! Как дикарь вокруг костра, он отплясывал вокруг культуры. Подхватил Янку, завертел буги-вуги, рок-н-рол, твист — все подряд, без передышки, по всем ступеням институтского крыльца снизу вверх и сверху вниз.
Вдруг какая-то гражданочка в сереньком пальто, туго затянутом пояском, в бесцветном платочке — не то сестра-хозяйка, не то комендант женского общежития — появилась на крыльце.
— Приветик, девочки и мальчики! Насилу дождались!
Виталька бросил Янку и подкатился к неизвестной гражданочке:
— Приветик, тетенька! Разрешите на тур самодеятельного вальса. Раз-два-три! По случаю счастливого прибытия!
— Извините, на лестницах не танцую.
И захлопнула перед носом Витальки дверь.
Признаться, меня охватило
— Кто эта женщина в сером пальто?
— А это, говорит, старший научный сотрудник, парторг института, шеф лаборатории… — Мало показалось ему всех этих титулов, так он еще прибавил с ухмылочкой: — Правая рука Богдана Протасовича, профессора Ваги — Надежда Сергеевна Кириллова.
Так вот она, правая рука нашего Прометеича!
Крепенько схватила нас с первой же встречи. Своей властью разбросала по разным углам общежития. Видать, здорово не по душе пришлась новая компания. Установка была явная: разделить, распылить в недрах проверенного коллектива, полное растворение в гуще испытанных масс.
Дифференциал с интегралом!
Но мы устояли и против дифференциала, и против интеграла. Годы студенческой дружбы, сессии, экзаменационная горячка, целина, общие горести и радости — несмотря на все различие характеров и качеств, мы едины, одна стайка, одного гнезда воробушки. Может, когда-нибудь потом жизнь сама разбросает нас, развеет по белу свету или потеряем товарищей тут же, за лабораторным столом, в длинных коридорах повседневного бытия, но сейчас, сегодня, позвольте принимать нас всех как есть, всю семейку, извольте считаться с непреложным фактом: мы!
Надежда Сергеевна посчиталась, изменила тактику, принялась исподволь, помаленечку прибирать к рукам. Пошли форумы, симпозиумы, танцы-переплясы, балы-маскарады, вечера поэзии и прозы — немудреный, но испытанный ассортимент. Сперва бунтовали, ершились, казалось, что сами знаем все и вся, видим острее, зорче. В общем, были схватки боевые.
Виталик Любский подметил восторженность Надежды Сергеевны, ее склонность к возвышенным выражениям: «Красота жизненных явлений… Удивительное величие мира… Гармония…»
Особенно привязался он к этой гармонии…
Однажды, когда для ради установления истины вскрывали погибших подопытных, Любский закатил очередное представление. Герой школьной и институтской самодеятельности, любимец публики, Виталька всегда готов к лицедейству и перевоплощению. Распотрошив кролика, вскрыв полость, он принялся критиковать создание природы:
— Тоже мне монтаж! Гармония! Собрано на живую нитку. Я бы лучше смонтировал: пару транзисторов, скользящий луч — будь здоров!
Он швырнул скальпель, кокетливо расправил халат, поправил шапочку, воздел руки к небу и, подражая Кирилловой, возопил:
— О красота, красота! Пупики, кишечки, мочеточники! Гармония гормонов. Ах-ах! — не замечая, что Кириллова стоит рядом.
— Коллега Любский, — ласково проговорила она, — еще одно «ах», и я вручу вам пару транзисторов и выставлю вон из лаборатории!
Пижон порядком струсил — Кириллова никогда не бросала слов на ветер.
Пришлось примириться с мыслью, что современные кролики по-прежнему обходятся без транзисторов.