Седьмой урок
Шрифт:
Он попробовал было заговорить с детворой, но девочки деликатно попросили:
— Отойдите, дяденька! Вы нам мешаете!..
Подчиняясь стартеру, зарокотал мотор «ЗИЛа».
Шевров оглянулся — Виктор Прудников смотрел на него сквозь ветровое стекло. Солнечные зайчики разбегались по стенам гаража. На плоскости стекла искрились блики, дразня и подмигивая.
«Определенно Прудников подобрал письмо! Подобрал письмо и молчит, негодяй!
…А может, он? — Серафим Серафимович теперь на каждого поглядывал подозрительно: — нашел и молчит, приберегает до случая!»
В половине одиннадцатого объявил
— Начальство прибыло. Требует!
Наспех собрался и отправился на автостанцию, последним вскочил на подножку рейсового автобуса, придержав дверцу плечом. Кондукторша долго не могла успокоиться:
— Пожилой гражданин, а козлом прыгаете!
Уже сидя в автобусе, Серафим Серафимович понял всю странность и несолидность своего поведения, однако тут же уверил себя, что обязан быть в Междуреченске, должен позаботиться о приеме и устройстве прибывающих из центра товарищей. Поездка чисто деловая и притом в погожий денек — с пользой и приятностью. Одно лишь ничтожное обстоятельство мешало этой приятности и портило погожий день — Серафим Серафимович чувствовал себя неуютно в общей толчее, притиснутым к борту автобуса. Он слышал, как пассажиры перебрасывались словечками:
— Шевров! В автобусе! Неужели не имеет персональной?
— Персональную сняли. А личную не заимел.
Дорожная сутолока и встряска вернули Серафима Серафимовича к сегодняшнему дню, ночные тени отступили. С каждым километром пути Серафим Серафимович успокаивался все более и в Междуреченск прибыл солидный, знающий себе цену человек.
Прибыл не защищаться, а вершить дела.
Богдан Протасович смотрел в окно; никаких решений на предстоящий воскресный день еще не было. У гаража Прудников мыл и драил машину; черный лакированный «ЗИЛ» сверкал в утренних лучах. Виктор щеголял в одной рубашке, заправленной в замасленные брюки, заползал под машину, торчали одни сапоги. Чем чище становился «ЗИЛ», тем чернее делался Прудников. Не замечая своей черноты, Виктор выбирался на солнышко, любовался машиной.
Наконец исчез в гараже и вскоре появился в рыжей кожаной куртке, в оранжевой кепке.
— Куда это он наладился? — разглядывал шофера Богдан Протасович.
Прудников утвердился за рулем, развернул машину и подкатил к парадному крыльцу. Вага услыхал короткий призывный гудок.
Наспех оделся и вышел:
— Разве я просил подавать машину?
Прудников пожал плечами:
— У меня верная примета — окно в шесть распахнули, значит, дома не сидится!
Он вывел, было, машину на трассу, но Вага заставил вернуться:
— Сперва заглянем в лабораторию.
Богдан Протасович порядком задержался — Прудников занялся журналами.
Богдан Протасович появился на крыльце озабоченный: шляпа в руках, седеющие волосы серебрятся на солнце — еще одна примета из запаса Прудникова. Медленно переступал со ступеньки на ступеньку, как будто собирался вернуться. Неловко, грузно опустился на сиденье рядом с шофером:
— В Междуреченск!
«ЗИЛ» рванулся на шоссе, обгоняя грузовики и самосвалы. Вага молча уставился прямо перед собой на ветровое стекло, наверно, и дороги не видел. Прудникову хорошо было известно это состояние Ваги, и он не осмеливался тревожить профессора.
Пятьдесят километров — девяносто —
Но скорость не приносила успокоения.
Вспомнился вчерашний разговор с Варварой; и почему-то теперь мучило не главное — не то, как сложилась жизнь, а мелочное: обидные слова, семейные дрязги. Расскажи ему, признайся кто-либо другой, он не поверил бы, что пустячное, ничтожное может так ранить, замутить душу.
Богдан Протасович старался побороть себя, но нервы разошлись, и он готов был вернуться назад, отказаться от поездки и отдыха, лишь бы не показываться на людях в подобном состоянии.
Полсотни километров пролетели незаметно — одним рывком за плечо бросили. Вдали на холмах поднимались уже междуреченские перелески.
Удивительно раскрывались в беге машины эти холмы, чередуя все времена года: северо-восточные склоны были одеты еще снегами, на западных сверкали ручьи, на южных нежилась в лучах изумрудная мурава.
Ранняя весна ворвалась сразу, плыла в небе горячим, ослепительным солнцем.
На пригорке Богдан Протасович приметил сотрудников института, молодняк. Зимой они приходили сюда на лыжах, а теперь, должно быть, встречали весну, щипали первую траву, разминали на ладони влажную, теплую землю. Далеко в стороне, над самым обрывом — тоненькая черточка, отделилась от всех, взметнулась, невозможно разглядеть лица — но в ней с предельной выразительностью все, что на душе: тревога, ожиданье, порыв. Удивительно, когда в далекой, едва заметной черточке угадываешь человеческую душу.
Прудников перехватил взгляд профессора:
— Янка!
Профессор знал это имя — девушка своенравная, взбалмошная, — новый лаборант рентгенлаборатории.
Прямая дорога шла к палаточному лагерю. Правый поворот уводил к плотине. Вага не хотел, не мог показаться в Междуреченске сейчас, нужно было хоть немного прийти в себя.
— Может, свернем на плотину? Нынче там разлив до горизонта, — и не дожидаясь ответа, Прудников завертел баранкой, — надо свежего воздуха набраться.
Ваге почудилось — множество глаз провожало черный «ЗИЛ», свернувший с прямой дороги.
Перелесок раздвинулся, открывая широкую, сверкающую на солнце гладь разлива.
Машина выкатила на мост и поплыла над рекой — было необычно видеть громоздящийся лед в такую теплынь.
Прудников придержал машину:
— Чудно смотреть — река вспять повернула!
«ЗИЛ» миновал последний пролет и с ветерком покатил по новой трассе.
Внезапно за холмом открылся аккуратный строй молодой посадки.
Деревца нежились на солнце. Они походили на детвору, завладевшую пригорком, — взялись за руки, разбежались до самого склона. Раньше этого сада не было, или, может, не замечал — с Вагой случалось так, вдруг бросится в глаза ветка, мимо которой проходил уже тысячу раз.
Что-то трогательное в этих гибких, юных побегах, трогательное и знакомое, родное, как детство.
Вага велел остановить машину.
У самой дороги — хлопцы и девчата в одинаковых робах: чуть поодаль молодая женщина в светлом платье, ладно облегающем крепкое тело. Тоненькая девочка-былиночка в синем затянутом комбинезоне следовала за ней, помогая и подражая степенным движениям.