Седьмой урок
Шрифт:
— Да, сообщила!
— Трогательная забота. А хочешь — раскрою твои мысли?
— Янка!
— Да-да, думаешь — не вижу? Напоминаешь мне об Арнике, чтобы я забыла о Василе.
— Но ты не любишь Василя. Ты никого не любишь!
— А это уж моя печаль, кого любить.
Золотой перстень
Помнится, свежий весенний денек принес только одну алгебраическую запись в школьной тетради Арника Максимчука:
Возвращая Максимчуку тетрадь, учитель сказал:
— Советую тщательно пересмотреть и взвесить значение данного равенства!
Арник едва дождался переменки:
— Кто это сделал? — кричал он, размахивая тетрадкой. — Кто царапал мою тетрадь грязными лапами?
И хоть вокруг были товарищи, испытанные друзья, Арник в эту минуту не видел друзей; перед глазами маячила только нахальная лапа, испачкавшая чистую страницу. Он выбежал из класса. И про учебники позабыл, потом уже товарищи принесли.
В этот день Максимчук не ожидал, как обычно, Янку на третьей скамейке слева, под старым каштаном.
И Янка не ждала Арника. Нехорошо было на душе у девочки. Шла понурясь и вдруг заметила, что весна слякотная, что улица захламлена. Опустилась на скамью… Отвернулась от солнца, неба, прохожих — от всех; уткнулась подбородком в сложенные на спинке скамьи руки, уставилась в землю. Трава — старая, прошлогодняя, даже талым снегом не отмытая от грязи — бурой щетиной покрывала газон. А сквозь нее — искристая мурава.
На самой вершине стебля какая-то отважная букашка — одна из миллиардов — и солнце, великое солнце играет на крохотных крыльях.
Долго смотрела Янка на парную апрельскую землю и вдруг внизу, за скамьей, в сгустке старой и свежей травы увидела маленькую, узенькую сумочку. Только потому и приметила, что сидела понурясь.
Рассматривала сумочку, не двигаясь с места, все также уткнувшись подбородком в сложенные руки. Уже потом подумала: кто-то потерял, наверно, разыскивает, переживает…
В сумочке оказались: ломбардная квитанция с обозначенной суммой заклада в 22 рубля 36 копеек, две десятирублевки, три рубля по рублю и двадцать шесть копеек мелочью. Ни документов, ни проездного билета, ничего более. Видно, паспорт женщина хранила отдельно, да он и не поместился бы в узенькой сумочке. Фамилия на квитанции написана размашисто, не разберешь: Шишина, Шилина, Жилина…
Янка бережно уложила в сумочку деньги и квитанцию, огляделась по сторонам — никого. Только по дальней главной аллее спешат озабоченные прохожие.
Что делать? В милицию? Конечно, в милицию…
Янка вскочила со скамьи. И вот в этот миг перед глазами, наискось, на углу кирпичное старое здание — городской ломбард.
«Да ведь квитанция ломбардная», — подумала Янка. Вынула квитанцию, внимательно осмотрела: срок выкупа — апрель. «Наверно, она сейчас там, в ломбарде… Наверно, расстроилась,
Янка бросилась в ломбард, сперва растерялась в гуле и шуме, в толпе, шаркающей по каменным плитам. Наконец в углу, под тусклым окном расслышала всхлипыванье. Вокруг маленькой женщины, жилистой, высохшей, сгрудились сочувствующие. Добрые советы сыпались со всех сторон. А женщина продолжала всхлипывать и причитать:
— Вытащили… Вытащили… Изверги… Совести нету… У бедного, несчастного человека вытащили.
Янка едва пробилась к ней.
Шилина, Шилова или Жилина смотрела на девочку, точно та с другого света явилась. Слова не могла вымолвить. Очнувшись, кинулась проверять свои богатства:
— Квитанция есть. Квитанция на месте. А деньги? И деньги тут. Две десятки. Три рубля. Все до копеечки! Все до копеечки, граждане! — обратилась она к собравшимся, вытирая слезы и чмыхая носом. — Все тут, граждане! И квитанция! — и принялась благодарить Янку: — От спасибочко. От спасибочко. Ты ж погоди, хорошая, погоди, я тебя хоть пирожком угощу. Тут рядом пирожки горячие.
Но пирожком не угостила: зашумела публика у кассы, и женщина кинулась к окну.
— Я ж очередь пропущу! Бабоньки, я ж мою очередь пропущу!
Янка покинула душное помещение, вышла на солнышко, поскорей к весенней теплыни. На душе было хорошо, легко — так всегда у нее, если сотворит что-либо толковое. И все, что произошло в школе, — глупая выходка озорников, смешная формула «Янка плюс Арник», — казалось теперь незначительным, мелочным, и странно было, что это могло испортить погожий денек. Ей даже почудилось, что Арник ждет ее в скверике, на третьей скамье слева, под старым каштаном.
Но Арника не было…
Брела по аллеям, думала об Арнике и незаметно очутилась в углу сада, где нашла сумочку. И так же, как тогда, опустилась на скамью, смотрела на частую, напористую мураву, пронизавшую ржавые старые листья.
И вдруг в самой гуще травы сверкнул глазок, зеленый, острый, а рядом другой, огненный — уставились на Янку, переливаясь и маня.
Она наклонилась, разглядывая искристые глазки: небольшой перстенек лежал в траве.
Подняла перстень, повертела, разглядывая камешки и чеканку: золотистая, разноглазая змейка, застывшая в тугом клубочке, подмигнула лукаво. И кольцо само собою очутилось на пальце Янки — как раз!
Первое, что подумала Янка: скорее разыскать женщину, потерявшую сумочку — Шилину или Жилину.
Но почему эту женщину? Она ведь тщательно осмотрела сумочку, проверила все до ниточки и, если бы кольцо принадлежало ей, непременно хватилась бы.
«Нет, это не ее кольцо», — размышляла Янка, разглядывая золотистую змейку.
И все же Янка вернулась в ломбард, сновала в толпе, расспрашивая, не видел ли кто женщину вот такую, сухонькую, маленькую.
Толкнулась было в окно кассы: