Секретный фронт

Первенцев Аркадий Алексеевич

_______________

* Кощунственной болтовней (укр.).

* У в о в е ц - человек, входивший в Украинскую войсковую организацию (УВО).

...Майору Муравьеву исполнилось тридцать. Веселый, приветливый, легко сходившийся со своими сослуживцами, он быстро нашел общий язык с вновь назначенным начальником пограничного отряда, человеком внешне строгим, признающим в своих подчиненных одно главное качество - безупречное несение службы.

– Давайте договоримся, Андрей Иванович, - предупредил Бахтин, причины наших некоторых промахов искать

в нас самих, не ссылаясь на хитрость и изощренность врага, на его якобы мудрость, мистическую неуловимость. Та часть населения, которая терроризирована оуновцами, будет полностью с нами, если увидит нашу силу, нашу не только готовность, но и способность защитить его, не дать в обиду. Прямое столкновение, то есть бой, должны навязывать мы. Понимаете, бой, а не оборона!

– Я тоже так понимаю. Это и мое убеждение... Во мне вы найдете сторонника решительных действий. Только, как и всегда, по причине специфичности моей профессии я подчеркиваю: бой с предварительной глубокой и тщательной разведкой.

– И в этом у нас разноголосицы не будет, Андрей Иванович.
– Бахтин страдальчески улыбнулся, присел, передал подметное письмо Муравьеву.
– Там как будто бы подслушивают нас. И берут нас, военных, чекистов, на испуг.

Муравьев прочитал, перевернул записку, вновь перечитал.

– М-да...
– Он покривился.
– Омерзительный, разбойничий текст. Вызывает отвращение...

– Всего-навсего угрожающая анонимка, - заметил Бахтин.

– В другой обстановке, согласен, порвать и забыть. Но здесь такие бумажки пахнут кровью.

Муравьев поглядел бумагу на свет, прищурил один глаз.

– Отыскиваете водяные знаки? Как на векселе или ассигнации?
– Бахтин сидел в неудобном твердом кресле с высокими подлокотниками и наблюдал за сосредоточенным лицом майора.

На душе было гадко. Жена ничего не знала о письме, и пришлось сразу же договориться о сохранении тайны.

– Бумага писалась после жирного обеда и возлияний, - сказал Муравьев.
– Пятно... и трезубец. Вот откуда подмет!

Муравьев облегченно откинулся на спинку кресла, улыбнулся.

– Чему радуетесь?
– спросил Бахтин.

– Догадался, товарищ начальник! Письмо пришло от Очерета. Трезубец самого атамана. Дело-то серьезное.

– Вы думаете?
– Бахтин старался казаться спокойным, но голос его пресекся, начальник отряда откашлялся, потер себе грудь.

– Видите ли, Очерет - мужчина обязательный, - продолжал Муравьев. Если постановил, выполнит... Вы рекомендовали проникать в подполье. Вот я и попросил бы вашего разрешения направить Кутая с линейной заставы Галайды к Очерету вместо захваченного нами мюнхенского связника.

Бахтин пожал плечами.

– Не слишком ли стереотипный номер, Андрей Иванович? А потом снова Кутаю идти на такой риск...

– Риск - благородное дело, говаривал мне еще мой Гатя.
– Муравьев потер ладонью о ладонь.
– Риск смертельный, я согласен, если связник не лжет.

– А он не

лжет?

– Десять дней лгал, на одиннадцатый "раскололся". Кутай выудит у связника все. Остается один нерешенный вопрос: знает ли связника Очерет или кто-нибудь из его окружения?

– Что говорит связник?

– Клятвенно уверяет, что он не известен никому из группы Очерета. Врать ему невыгодно, дело идет не только о Кутае, а прежде всего о жизни самого связника. У него семья на Станиславщине. Проверено.
– Муравьев достал из сейфа документы.
– Вот фотография. Это жена. Работает в загсе. Это дети.

Глядя на фотографию чужой семьи, Бахтин вспомнил свою. Тревожно пронзила мысль: "А вдруг... Останутся его дети без матери... Вероника..." Тряхнул чубом, встал, поправил кобуру.

– Вызывайте лейтенанта Кутая, майор. Только...

– Кроме нас с вами и следователя Солода, никто знать не будет, товарищ подполковник.
– И, словно догадавшись о мыслях начальника, весело добавил: - Ему не впервые. Глянешь на него, этакий мужичонка, а сила колос-с-сальная. И по-умному хитер...

Глава седьмая

Вызванный в отряд лейтенант Кутай въехал в городок вскоре пополудни, когда яворы выложили на побуревшей и запыленной траве четкие контуры теней.

За рулем вездехода - сержант Денисов, сумрачно-пристально следивший и за дорогой и за обочинами, так же как и сидевший рядом с лейтенантом старшина Сушняк.

По условиям того времени и у Денисова, и у Сушняка, и у Кутая были автоматы ППШ с дисками на шестьдесят патронов, помимо неизменных гранат, запасенных в избытке для любого боя.

Въехав в город через контрольно-пропускной пункт, установленный недавно, мимо домиков под островерхими черепичными крышами, автомашина пересекла площадь, миновала костел и остановилась возле серого, казенного вида здания с кирпичным забором и железными воротами. Дежурный, оставив своего помощника возле машины, прошел в будку, позвонил.

Денисов откинулся на сиденье, поерзал затекшей спиной, вымолвил неохотно: "Порядок есть порядок".

Кутай тоже прошел в будку, крепкий, надежный, с пистолетом-пулеметом. Ходил он твердо, ступая всей подошвой, неторопливо и как бы вразвалку. Походка выработалась у лейтенанта именно такая, спокойная и уверенная, после нескольких операций, мало кому известных, но укрепивших его славу разведчика.

Дежурный, позвонивший куда положено, вышел из будки, махнул рукой, разрешая въезд, и железные, трудно поддающиеся ворота открыл солдат, до этого стоявший внутри двора.

Запыленная темно-зеленая машина с брезентовым верхом на малом газу въехала во двор, вымощенный выщербленными плитами.

Штаб, казармы и подсобные службы отряда разместились на территории бывшей польской тюрьмы. Довольно обширная площадь была обнесена каменным забором в полтора человеческих роста, с караульными вышками и запасными воротами для хозяйственных нужд. В условиях того времени удачней постройки не подберешь.