Секретный фронт

Первенцев Аркадий Алексеевич

– Може, я сама?

– Ще спотыкнешься... Пишлы...

Пока все складывалось удачно. Сразу пригласить в краивку Катерину легко вызвать подозрение. А вернувшись в хату, можно выяснить обстановку, узнать, есть ли охрана.

В хате Катерина наладила лампу, не зажигая света. С окон были сняты рядна, одно открыто.

Ловя ноздрями свежий воздух из раскрытого окна, Сушняк продумывал план дальнейших действий.

В чуткой темноте хорошо различимы все звуки, к ним-то и прислушивался старшина натренированным ухом пограничника. Вот вдалеке проскрипела телега, залаял

пес, в горах проухала и замолкла ночная птица.

– Як вы там договорились?
– Катерина долила керосину в лампу.

– Що я знаю.

– Ты глухий?

– Мое дило ось це.
– Сушняк щелкнул по пистолету.

– Добре.
– Катерина вытерла тряпкой лампу, вымыла руки, понюхала их и, смочив из пузырька одеколоном, поднесла к самому носу Сушняка.
– Який запах? Аль и нюх потеряв?

– Потеряв.

– Ну, договорились зверхныки?
– снова спросила она.

– У нас одно дило...

– Слава Исусу и деве Марии.
– Катерина перекрестилась на икону.
– А то був Бугай, заладив, як кряква, пидосланы та пидосланы. Я ему кажу: а грепс?

– Ну, и що грепс?
– с кажущимся безразличием переспросил Сушняк, продолжая вслушиваться в настороженную тишину ночи.

Ракетница была с ним. Дать сигнал? А кто поручится, что, переступив порог, не захрипишь в удавке.

– Балакаем за Бугая, а не за грепс.
– Катерина явно отвергала откровенность.

– Вот и я за Бугая. Покличь! Треба.
– Сушняк понимал, что играет с огнем, но шел на риск: как иначе выяснишь, есть ли охрана.

– Бугай далеко, - сказала Катерина.

– А як же мы выйдем видциля?
– Вопрос был нормальный и входил в обязанности телохранителя. Поэтому и не вызвал подозрений.

– Перелякався, хлопец? Тут тоби не Мюнхен.

– Кому охота дурну пулю шукать? Як мы дистанемось до куреня? Де наша охрана?

– Тоби еще охрану треба? Маненький! Из охраны тилько Ухналь. С коньми он, - объяснила Катерина по-деловому.
– И пид вас коней привели.

– А де Ухналь?

– На що вин тоби, той Ухналь?

– Ревную.

– Ишь який кобель.
– Катерина игриво пришлепнула ладошкой по его губам, крутнула юбкой.
– Пишлы!

Они не спеша вернулись. Возле лаза Сушняк сказал:

– Друже зверхнык просил тебя туда...

– Подошло и мое время, - погордилась Катерина.
– На, подержи!
– Она передала Сушняку лампу, нащупала ногой лесенку.
– Давай лампу!
– Катерина спустилась, что-то тихо спросила и тут же, вскрикнув, утихла.

– Как там?
– Сушняк наклонился над открытым люком.

– Порядок.
– Из краивки показалась голова Кутая.
– Дай-ка руку. Выпрыгнув, лейтенант отдышался.
– Кралю увязал рядом с атаманом.

– Как мой?
– Вопрос касался Танцюры.

– Что-то не дышит...

– Несоразмерно выдал ему, - повинился Сушняк.

– Приваливай крышку. Тащи ящик. С чем он? С дертью? Добре...
– Они вместе справились с ящиком, и Сушняк пошел давать ракету.

Глава семнадцатая

Оставшись один с пятью конями, Ухналь по-деловому распорядился

предоставленным ему досугом. Прежде всего он выбрал удобное место гранитную щель, запавшую в крутом склоне, и завел туда коней. Седел не снимал, подпруги ослабил и задал в торбы ячмень, запасенный в фуражных сумах.

Под мерный хруст ячменя на крепких лошадиных зубах снова задумался Ухналь о брошенном своем селянстве, опять вспомнились родители. К чему бы?.. Спустился к ручью. Пробравшись сквозь боярышник, прилег на живот, напился.

Вернувшись, он подождал, пока кони справятся с кормом, и потом сводил и их на водопой.

В мелких заботах прошло часа два. За это время небо плотно заволокло тучами и загустевшие хмары, казалось, углеглись на горизонте своими темными, сытыми брюхами.

Ухналь нацелил пулемет на тропу, надежней закрепил двуногу и, прислонившись спиной к скале, устроился поудобнее, укрылся попоной.

По-видимому, он все же заснул, а разбудила его, заставив испуганно вскочить, выпущенная ракета, а за ней вторая. Ухналь, почувствовав опасность, принял предупреждающие меры: убрал торбы, подтянул коням подпруги и, привязав их под елкой, лег к пулемету.

Теперь он слышал перебежку людей. Гулкая земля в тишине отчетливо передавала осторожные шаги. Когда вспыхнули фары и взвыл мотор машины, сомнения исчезли: да, это были энкеведисты. Первый бойцовский порыв броситься на помощь куренному - тут же погас, уступив место трезвому рассудку: его не звали и что он может, в конце концов, сделать один? И, кроме того, если с минуты на минуту Очерет и связник прибегут сюда, кто подаст под них коней? Борьба с самим собой длилась недолго: ему твердо приказано ждать, и он ждет.

Либо развиднелось, либо глаза попривыкли к сумеркам, но явно стало светлее. Ухналь прополз на взгорок, укрылся за гривкой сухотравья и тут-то увидел и солдат и грузовик, к которому повели человека, накрытого плащ-палаткой. Было похоже, что увели самого куренного.

Потом четверо солдат уже не вели, а несли кого-то к той же машине. Гадать не приходилось: хряснули энкеведисты и Танцюру. В душе Ухналя ничто не дрогнуло, он лежал и равнодушно смотрел, хотя перед глазами его открывалась картина не из приятных, как бы репетиция вот такого же собственного конца. Рано или поздно разовьется и его веревочка. Раньше, даже, пожалуй, всего год тому назад, ничто не удержало бы Ухналя - слепо ринулся бы на выручку по закону братства. А теперь? Надломилось что-то в нем. Кто виноват? Ганна-Канарейка или пахнувшие пампушками детишки с букварями в холщовых сумках там, в районном городке Богатине?

Надо спасать свою шкуру, пока не продырявили ее из автоматов. Возвращаться в бункер? На казнь к Бугаю за дезертирство? А что делать? Нет у него другого жилища, кроме этого распроклятого бункера.

После короткого раздумья Ухналь перекинул за спину пулемет, сел на своего невзрачного конька, остальных бросил - зачем они ему теперь?
– и рысцой потрусил в горы. Начинало светать, очищалось небо, редел, рассасывался туман. Мохнатые стволы буков частоколили вдоль тропы, а глянешь вниз - крутые обрывы.