Секретный фронт
Шрифт:
В это время насторожилась Катерина, с ноги на ногу переступил Танцюра, поправил автомат, а Сушняк, будто невзначай, положил руку на пистолет, заткнутый за кожаный ремень.
– Давайте балакать тут...
– Кутай как бы испытывал куренного, и тот сразу почувствовал ответственность: по правилам оуновского подполья он головой отвечал за безопасность присланного сверху человека. Он и напомнил об этом:
– Щоб мени еще потаскать оцього гарбуза, - он указал на свою голову, - треба балакать в краивке.
– В краивке так в краивке, - согласился Кутай.
– Може яка молодайка очами...
–
– Пишли!
Первой двинулась из горницы Катерина, за ней пригласили Кутая и его телохранителя, затем вышли Очерет и Танцюра.
Каждую секунду можно было ожидать чего угодно. Разрабатывая операцию в отряде, никто не предполагал ни ночевки в краивке, ни тем более этой "подземной" беседы.
Таким образом, отпадала возможность в случае необходимости вызвать подкрепление: из погреба ракету не пошлешь. Оставалось надеяться только на свои силы. Двигаясь в темноте, Кутай соображал, кого еще Очерет привел с собой в Повалюху. Если Бугай и его головорезы здесь, тайно залегли в охране, малейший просчет окончится смертью. Чутье разведчика подсказывало, что Очерет при встрече с представителем высшего органа должен был отказаться от предупредительных мер, чтобы излишними подозрениями не навлечь гнев начальства. Тщательно изученный грепс являлся надежным свидетельством. Но ведь Очерет - матерый волк, надо быть ко всему ютовым. Пока силы были равны: двое на двое.
Катерина остановилась возле открытого люка. Кто полезет первым? Очерет сделал приглашающий жест. Кутай бесцеремонно отрезал:
– Давай! Ты хозяин.
– Хозяйка Катря, - попробовал отшутиться куренной и после минутного колебания все же полез первым.
За ним спустился Кутай, засветил лампу, уселся в правый угол, на то место, где была его постель. Очерет занял противоположный угол. Спустился Танцюра, а потом Сушняк.
Телохранители уселись напротив друг друга, тоже в углах, между ними была лесенка. Ни Кутай, ни Сушняк не имели автоматов, зато парабеллумы были под рукой.
Очерет опять из деликатности отвернул дуло своего автомата в сторону, хотя затвор был заранее поставлен в крайнее положение. Сушняк держался со скрытой напряженностью и, пользуясь правом телохранителя, демонстративно вытащил пистолет, проверил его и приспособил на колене. На место пистолета он засунул за пояс одну из двух гранат, взятых им в операцию.
Сверху заглянула Катерина. По безмолвному приказу куренного захлопнула крышку.
Очерет пожаловался на свой "поперек", на сырость г, бункерах и болезни.
– Чиряки пошли, заживо гниют люди, десны...
– отвернул губу, провел по своей десне черным пальцем, - зубы хитаются. Идет зима, топить нельзя дым, навалит снега, куда ни ступишь - след...
– Завершил свои сетования вопросом: - Скоро подмога буде? Сулили, сулили подмогу...
– Недолго ждать, - неопределенно ответил Кутай.
– Як вы шли?
– Шли через Польшу.
– Як в Польше?
– Недовольны поляки.
– Що им треба? Польска двуйка, як курва, ты ей сережки, она просит монисто, ты ей монисто, она задом крутит...
– Очерет не мог придумать другого сравнения для бессильной теперь "двуйки"*, продолжавшей из эмиграции вмешиваться в оуновские дела.
_______________
*
– Польские семьи вырезаете...
– упрекнул Кутай.
– Мы не вырезали. Слух был, Гамалий або Скуба вырезали.
– Очерет вспыхнул, ожесточенно тряхнул бородой, сжал кулак.
– А як иначе? Они москальскую засидку промовчали? Про то ладно, не будем в чужой кущ забираться. Як там в Мюнхене?
Очерет приготовился слушать, прикрыл веки. Кутай принялся излагать общие сведения, политические доктрины, что не произвело впечатления на главаря. Он требовал подробности, наводил вопросами, выпытывал с пристрастием, просил назвать имя того, кто дал грепс.
– Як вин выгляде зараз, друже зверхнык?
– спросил Очерет. Добавилось седого волоса?
– Чи я разглядав той волос.
– Кутай уклонился от прямого ответа.
Тогда Очерет задал еще более неожиданный вопрос:
– Вы кажете, булы в корчме, у кордона, як Эмма?
– Ее в корчме не було.
– Як не було?
– Очерет поднял глаза, чесанул бороду.
– Не було...
– Не було?
– повторил куренной, и его полуприкрытый красным веком глаз настороженно остановился на лице Кутая.
Беседа со Стецком с калейдоскопической быстротой пронеслась в напряженном мозгу Кутая. Верно изречение Востока: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать". Да, Эммы действительно в корчме не было. И они не заходили в корчму. Разве куренному не известно, что корчма закрыта, там теперь склад. Пузырь бывает на складе, но Эмма... Она прислуживала им в доме, который рядом с корчмой, и их краивка в первую ночь была под печью.
Очерет с нарастающим интересом выслушивал подробности. Эмиссар излагал их не в форме отчета или оправдания, а легко, похваливая Эмму, посмеиваясь над Пузырем. Может быть, слишком подробно и немного поспешно? Очерет, несмотря на свое звериное обличье, все же тонко разбирался в человеческой психологии, не зря служил в криминальной полиции, прихлебывал из любых котелков. У него созревал проверочный вопрос.
– Як переправщик?
– Пузырь?
– Угу...
– Думаете, и у него волосья выросли?
– Кутай сдержанно хихикнул, проверил, искоса бросив взгляд, как собран Сушняк. У того порядок. Ждет. Испарина на лбу. Сушняк в крайнюю минуту не подведет.
– На чемодане не вырастут, и у Пузыря также...
Кривая улыбка наползла на лицо Очерета и погасла. Дернулся ус и снова завис спокойно. Усы у батьки чуткие, и Танцюра в свою очередь следит за усами: шевельнет тот ими по уговору, и - приказ есть приказ. Танцюра следит и за батькой, и за джурой эмиссара, и за ним самим.
– Пузырь раньше ушел?
– Ушел писля переправы.
– А Зиновий?
– Остался.
Очерет вздохнул с облегчением. Но тут же неожиданно спросил:
– Кто вас провожал писля "мертвого" пункта звязку?
– Дивчина.
– Дивчина?
Кутай вспомнил ненужную инициативу Усти, поломавшую программу переправы. Она хотела сделать лучше, а получилось хуже. Дивчина не значилась в заранее намеченном плане, и об Усте Очерет не знал. Объяснять ему - значит наводить на дальнейшие уточнения и усилить подозрения.