Секретный фронт
Шрифт:
Как и положено, в пути служебные разговоры не вели, а спросить о доме Бахтин не решался, хотя не раз вопрос этот вертелся на языке. Когда въехали в пригород, Алексеев, наклонившись к Бахтину, спросил:
– Курс на квартиру, Юрий Иванович?
"Значит, дома все в порядке", - облегченно подумал Бахтин и, чтобы спозаранку не беспокоить жену, попросил ехать в отряд.
– Если не возражаете. А потом с чистой совестью можно будет на часок и домой.
– Что верно, то верно, - согласился Алексеев, хотя самому хотелось поскорей добраться до подушки: после бессонной
– Слышь, милок, к штабу!
Сидевший за рулем ефрейтор, киевлянин с "Арсенала", наклонил в знак согласия голову и повернул на улицу Коперника, приметную издали из-за ярко горевших на ней фонарей.
Часовой, предупрежденный условным сигналом клаксона, распахнул ворота, и машины без задержки проскочили во двор "форта". Дежурный офицер, услыхав сигнал, встретил их у подъезда, отрапортовал начальнику отряда.
– Если вас не затруднит, прошу организовать чайку, - сказал Бахтин, с удовольствием вглядываясь в молодое лицо офицера. "Прекрасные люди, думал Бахтин, - надежные, свои". В хорошем расположении духа подполковник легко осилил крутую лестницу и, открыв своим ключом дверь кабинета, пропустил впереди себя Алексеева.
– Бумаги, которые есть не просят, оставьте на день, я просмотрю, проинформируйте об экстраординарном, - сказал Бахтин.
– Ух, хорошо поднатопили!
– Приказал открыть сезон раньше срока. Потом на топливе натянем. Зима, если верить предсказаниям, будет сиротской... Как Львов?
Бахтин снял плащ, фуражку, причесался и, пригладив густые волосы ладонями, прошел к столу.
– Раздевайтесь, присаживайтесь, Орест Александрович. Свет можете не зажигать: глаза притомились. Ну, а Львов хорошеет, раны залечивает. У нас по сравнению со Львовом, как на дедушкиной пасеке, патриархальная тишина...
– Не скажите.
– Алексеев уселся поудобнее в кресло, потер щеки, пригладил брови, сверкнул синеватыми белками.
– За ваше отсутствие произошли некоторые события...
– Какие?
– Бахтин насторожился.
– Двое из окружения Очерета здесь...
– Алексеев постучал каблуком по полу.
– Один на привязи, второй под наблюдением.
– Кто?
– Некто Ухналь. Кличка вам ничего не скажет. Он был послан сюда для террористического акта...
– Алексеев приподнял брови, всмотрелся в помрачневшее лицо подполковника, запнулся.
– Какого акта?
– поторопил Бахтин.
– По известному вам письму, подписанному трезубцем Очерета.
– Очерет же задержан...
– Канцелярия его продолжает действовать.
– Алексеев начал разливать принесенный дневальным чай.
– Хорошо заварили.
– Он пододвинул Бахтину стакан крепкого чая и сахарницу.
– Вы вприкуску?
– Только так, иначе не почувствуешь вкуса...
– Бахтин прихлебнул из стакана, не глядя на начальника штаба.
– Продолжайте, Орест Александрович.
Алексеев рассказал о выходе на амнистию конвойца Очерета и о поимке Студента. Бахтин слушал тревожно-внимательно, не перебивая вопросами, а когда Алексеев закончил, тихо спросил:
– Жена знает?
– Она позвонила майору Муравьеву...
– Нет, знает ли
– Сомневаюсь, Юрий Иванович. Если только ей не рассказала Ганна. Ведь это она привела Ухналя...
– Алексеев сочувственно улыбнулся.
– Вообще риск был большой, Юрий Иванович.
– Где этот самый Ухналь?
– Держим в отряде. Возможна месть.
– Понятно. А Ганна?
– Тоже здесь...
Бахтин закончил чаепитие.
– Сейчас уже семь. Я пройду домой... Хотя нет... Если увидите Мезенцева, попросите его зайти ко мне.
Просматривая бумаги, накопившиеся в его отсутствие, Бахтин думал не о том, что изложено в сводках, рапортичках, ведомостях, хотя все было важно, требовало его внимания, составляло определенный смысл жизни, связанный с его привычной и строго размеренной службой. Все эти вопросы, разрешаемые им, как бы они ни были важны, не нарушали его душевного покоя, а вот такой толчок по нервам... Ухналь? Могли же проглядеть, и... Одно только предположение о том, что могло случиться, вызывало холодный озноб во всем теле. Раскалывалась голова. Рука тянулась к трубке, хотелось позвонить на квартиру, выяснить... Пусть даже жена пощадит его, не скажет главного, нетрудно будет догадаться по голосу, по намекам.
Бахтин вызвал адъютанта, кивнул на папку с бумагами, подвинутую на угол стола, и адъютант, поняв его жест, взял папку под мышку.
– Майор Мезенцев еще не пришел?
– Еще нет.
– Адъютант скосил глаза на стенные часы.
– Не время, товарищ подполковник.
– А вы, товарищ Мишин?
Адъютант покраснел от удовольствия: рвение его было замечено. Не напрасно он еще с вечера договорился с дежурным, чтобы тот разбудил его при появлении начальника.
В такие моменты лучше молчать. Есть безмолвные способы оттенить свою преданность.
– Идите, товарищ Мишин.
Бахтин проводил глазами подчеркнуто стройную фигуру адъютанта, отметил его аккуратность, ненавязчивость и способность быть всегда "тут как тут". Двойное чувство испытывал подполковник, глядя на услужливость таких офицеров: конечно, без них не обойтись, но ведь жалко их! Да, она всегда на глазах у начальства, и служить им вроде бы легче, а не завидует им строевой служака. Раздумывая на эту тему, Бахтин вспомнил Кутая. О нем говорили в округе, предложили подготовить аттестацию на повышение звания. Вполне возможно, будет представление к правительственной награде. С этого и начал Бахтин, когда, несколько смущенный, со следами порезов после спешного бритья, вошел Мезенцев.
– С порога сразу за дела! Рад за Кутая, от него звездочки никуда не убегут, молод, служит хорошо. Вы что же, Юрий Иванович, сами не спите и другим позоревать не даете?
– Мезенцев извинился за опоздание. Что-нибудь спешное? Алексеев поднял меня таким звонком - думал, тревога.
– Не вам, а мне надлежит извиниться, Анатолий Прокофьевич. Поезд приходит рано, домой не тороплюсь, вот и не даю позоревать никому. Откровенно говоря, просто соскучился, неделю не виделись, а тут столько событий. Орест Александрович рассказал, теперь жду ваших новостей, что там на бюро решили?